ме Ridero
Пролог
Ночь стояла ветреная. Листья жались к асфальту. Пахло затхлостью. Из арки слышалось слабое чавканье.
– Кто здесь? – Высокий мужчина от неожиданности пригнулся. – Что… что вы делаете?
Он не успел договорить, как в темноте, прямо перед его носом, блеснул осколок то ли стекла, то ли зеркала.
– Чего вы от меня хотите? – От страха он весь вжался в воротник плаща. Напрасно он вглядывался в лицо монстра, приставившего к его горлу холодное острие. Лица не было.
Из страшного месива, которое было у нападавшего вместо головы, на мужчину мерзко вылуплялись по очереди – его же собственные глаза. Зрелище было до того жутким и безобразным, что несчастный обмочился. Неудивительно. Собственное лицо с ненавистью взирало на него же, из темноты безлюдного закоулка. Его черты словно пытались вырваться наружу из бочки со смолой.
Совершенной неожиданностью прозвучал странный звук, похожий на рычание. Оно доносилось из всех углов арки. Заставляя сходить с ума. В какой-то момент рычание перешло в булькающие горловые звуки. Крайне неприятные. Из месива, в котором плавала точная копия лица несчастного, вынырнула неожиданно рука. Она вцепилась в горло.
Наутро он уже был привязан ремнями к больничной койке. После того, как жители двора обнаружили его в арке. Почти без сознания. С окровавленным ртом. Трудно вообразить ужас врачей, извлекавших зеркальные осколки изо рта обезумевшего мужчины, не помнящего кто он и что стряслось этой ночью.
– Что бы это могло быть? – Тётя Таня, жительница двора, была всерьёз озадачена странным, страшным происшествием.
– Да кто ж их, психов-то этих разберёт! – Звучали предположения соседей.
Ветер стих. Полусгнившие листья облепили большой острый осколок зеркала. Тётя Таня завернула его аккуратно в пакет, и отнесла на мусорку – от греха подальше.
А то как бы чего не вышло.
Я выбрала первый путь. А потом второй
«Думаю, мне суждено было написать это. Или погибнуть. Одно из двух».
Сейчас, когда я пишу эти строки, мне 37 лет.
Когда было 24 – умерла мама.
А в 29 всё рухнуло в одночасье. Внезапно начались панические атаки. Я не знала что делать. Не понимала, что происходит. Откуда это взялось.
Пока мы с отцом пытались разобраться в происходящем, его здоровье вдруг резко ухудшилось. Через месяц его не стало. Я страшно любила отца. Мы всегда шли одной дорогой. А теперь неожиданно осталась совершенно одна. Лишилась главной опоры в жизни.
Ни работы, ни средств к существованию. Растущие долги и отчаяние. Только стены и я. И жуткие приступы паники. Каждый день. Это начисто лишило веры в себя. Надежды на нормальную привычную жизнь. Мне было только 29 лет. Но я больше не была такой как все. Не имела ничего общего с остальными людьми.
Мир превратился во враждебное, незнакомое место. А вся жизнь свелась к ежедневной борьбе с паникой. Попыткам сохранить остатки душевного равновесия.
Я была словно маленький беззащитный ребёнок, который потерялся на вокзале в чужом городе. Так начался мой путь.
Случается, что боль открывает дорогу. Когда совсем темно. И больше нет возможности жить, как раньше. Тогда остаётся только два пути. В бездну. Или к самому себе. Приходится выбрать куда идти. И идти. Третьего не дано.
Я выбрала первый путь. А потом второй.
Петля
Это был один их тех ужасных дней, когда я вынужденно жила одна. Целых два года. Родителей не стало. Мне только исполнилось тридцать. Я была полностью предоставлена самой себе. Жизнь без близких стала невыносимой пыткой.
Утром я с ужасом просыпалась. Переживая очередной приступ тревоги. Эти приступы стали случаться ежедневно. После того, как однажды рано утром, из соседней комнаты, позвонил отец. У него не было сил дойти до меня. Он просил вызвать скорую. Вот так сквозь сон я поняла, что отец умирает. И навсегда уносится вдаль тот поезд, который снится в тревожных снах. Где я вечно теперь буду опаздывать на перон.
А долгие вечера превращались в бессонные ночи. Вечером на меня неизменно налетало беспричинное беспокойство. Но для всего в жизни есть своя причина. В один из снежных зимних вечеров, я держала за руку маму. Скорая мчала нас по ледяной дороге. В больничный комплекс. Через две недели она умерла. Моё сердце превратилось в ледник. С тех самых пор, вечера стали синонимом беспокойства.
Были потеряны сразу – утро и вечер. В каждом дне. Никто не мог помочь. Знакомые наперебой твердили, что только сама я в состоянии изменить это. И ещё, что нужно поверить в свои силы. Вот только сил не было.
Советы не помогали. За словами просто не было ничего. Никакого смысла. Пустота.
На случайной работе, я молча смотрела в окно. Не проявляя никакого энтузиазма. В состоянии отрешённости и заторможенности от принимаемых «лекарств», выписанных неврологом.