с родителями, каждый день ездит в Бирмингем. В деревне ни с кем не общается – ну, сами понимаете.
– Значит, о его принадлежности к банде ничего не известно?
– Об этом и речи нет.
– Друзья?
– Неизвестно. Семья у них сплоченная. Думается мне, сестра у него какая-то пришибленная. То ли больная, то ли малость не того, кто ее разберет. А сам он, говорят, каждый вечер по закоулкам бродит. Кабы с собакой гулял, тогда понятно, только собаки у него нет. Несколько лет назад их семью прямо-таки затравили.
– Да, я проверял. Они дали какой-нибудь повод?
– Кто их знает… Когда викария назначили в здешний приход, кое-кто… роптал. Люди говорили: дескать, сам черный, а с амвона вещает, что все мы грешники – ну, как-то так. Но с тех пор много воды утекло. Сам-то я в церковь не хожу. У нас в молельном доме, я считаю, люди поприветливей.
– Этот малый… сын… как по-вашему, в нем можно заподозрить конского потрошителя?
Прежде чем ответить, Парсонс пожевал губы.
– Инспектор, я, с вашего позволения, так скажу. Вот прослу́жите здесь с мое – и поймете, что заподозрить нельзя никого. И если уж на то пошло, не заподозрить тоже никого нельзя. Понимаете меня?
Почтальон предъявляет Джорджу конверт с официальным штемпелем: «Доплатное». Письмо пришло из Уолсолла, адрес и имя получателя выведены четко, аккуратно, поэтому Джордж решает доплатить. Это решение обходится ему в два пенса, что вдвое превышает стоимость отсутствующей марки. Ознакомившись с вложением, Джордж радуется: это заказ на «Железнодорожное право». Но почему-то ни денег, ни квитанции о почтовом переводе в конверте нет. А между тем отправитель запросил триста экземпляров на фамилию Вельзевул.
Через три дня на Джорджа вновь обрушивается лавина писем. В них – все то же, что и раньше: клевета, богохульство, психоз. Письма поступают на адрес его конторы: такое вторжение – это верх наглости: в конторе он обычно находит только спокойствие и уважение, здесь жизнь течет заведенным порядком. Первое письмо Джордж в порыве негодования выбрасывает; остальные складывает в нижний ящик стола, чтобы потом использовать в качестве улик. Он уже не тот мятущийся подросток из времен прежней травли; нынче он солидный человек, правовед с четырехлетним стажем. Может позволить себе не обращать внимания на такие пасквили, если сам того не хочет, или поступать с ними по своему разумению. А бирмингемские полицейские уж наверняка не страдают, в отличие от стаффордширских коллег, косностью и апатией.
Как-то вечером, сразу после 18:10, Джордж с сезонным проездным билетом в кармане и с зонтиком на согнутой руке вдруг ощущает постороннее присутствие: на ходу к нему пристроилась сбоку какая-то фигура.
– Как наши делишки, уважаемый?
Это Аптон; еще краснее лицом и толще, чем в прошлом, и, по всей видимости, еще глупее. Джордж не замедляет шага.
– Добрый вечер, – коротко отзывается он.
– Наслаждаемся жизнью, да? Крепко спим? – Прежде Джордж, наверное, встревожился бы, а может, даже остановился