разговор. Клава привозила с собой дух родины, какое-то едва уловимое тепло бедной, но щедрой далекой деревни, живые, полузабытые образы, новости деревенские. В то же время Клава невольно напоминала Татьяне Ивановне о своем немосковском происхождении, о том, что не генеральшей она, Таня Подзорова, родилась, а деревенской девчонкой. Пасла гусей до самых невест и имела два платья: одно – на выход, а одно – на каждый день. И оба достались ей от Клавы, двоюродной сестры.
Эти воспоминания не нравились Татьяне Ивановне, она бы предпочла умолчать о них и вообще исключить из своей биографии. Сколько усилий, неустанного труда положила она на то, чтобы избавиться от мягкого южного выговора, от расплывчатого курского «г», от привычки есть ложкой и грызть семечки! Ценой, известной только ей одной, Татьяна Ивановна воспитала из себя степенную и величавую офицерскую жену.
Могла выглядеть элегантной и утонченной, могла и разговор поддержать, и фасон для платья выбрать. И Лизу она давно воспринимала не как односельчанку, а только как прислугу, и та, молодец, знала свое место.
Но вот приезд Клавы неизменно все выворачивал наизнанку, и каждый раз Татьяне Ивановне необходимо было какое-то время, чтобы потом вернуться в свою колею.
Вместе с румяной крепкой Клавой в доме появлялись многочисленные корзинки с гостинцами. Здесь были: бутыль с пахучим постным маслом и несколько желтых колобков свежего сливочного, домашнего; общипанная курица, завернутая в несколько слоев смоченной в уксусе марли; полотняный мешочек с длинными черными семечками и такой же высокий мешочек с белыми, тыквенными. Плоские коричневые пласты домашней яблочной пастилы и несколько глиняных горшков с различным медом – липовым, гречишным, цветочным… И неизменная розовая резиновая грелка с самогоном – личный презент генералу.
После завтрака хозяева отправились переодеться, чтобы везти гостью на экскурсию по Москве. Клава осталась на кухне помочь Лизе.
Домработница мыла посуду, а Клава, разморенная чаем и жарой, у окна перетирала заграничные блюдца.
– Ты уж здесь, Лиза, поди, как родная теперь? – говорила Клава, разглядывая фарфор на свет и покачивая головой. – Лерочку ты, почитай, вырастила…
– А как же? – довольная, отозвалась Лиза. – Вырастила, стряпней своей вскормила. Благодать! Муки сколь хошь, продуктов всяких. Петр Дмитриевич моей стряпней вон как доволен! Как воскресенье, так обязательно чтоб пироги. Это уж как закон. Начинок всяких наделаю… А Лерочка плюшки любит. Чтоб сахаром посыпанные.
– Нам бы твою плюшку в войну… – неожиданно перебила Клава. – Жмых ели да деруны из мерзлой картошки…
– Ох‑хо‑хо…
– А Татьяна-то королевой ходит, – одобрительно заметила Клава. – С годами в ней этого шику только прибавляется. Повезло бабе…
– Ну так! – согласилась Лиза.
– Мать с отцом не дожили. Не увидели дочернего счастья! –