знакомые из этого общества были – спустились на первый этаж, где народу было поменьше. Там музей. И в одном из залов, ну как это водится на торжествах, видео было включено – ну, памятные кадры, то-се…. Потом… Что же было потом? Дай-ка вспомню. Все уже по машинам начали рассаживаться – пора было на Воробьевку отчаливать. И вдруг откуда ни возьмись Серега – белый как привидение, глазищи бешеные, вцепился в меня, аж трясется весь. Пойдем, орет, ты должен это увидеть сам, иначе мне не поверишь!
Поволок меня из вестибюля в музей. А тут наши гурьбой по лестнице спускаются – в чем дело, спрашивают? Что случилось? А Серега как ненормальный кричит: идемте все со мной, я сейчас через зал шел, а там…
Ну, Кать, ты ж Серегу знаешь. Он от всех этих ископаемых экспонатов оторваться не в силах. А музей институтский первоклассный, там вещи из археологических экспедиций выставлены и вообще разные редкости. Ну, Серега, естественно, не мог туда нос не сунуть. А там в зале видак – я ж говорю. Ну, Сережка и кричит мне: «Я на экран глянул, а там запись какая-то дикая, кошмарная. Убийство заснято! Человека убили – идемте, вы сами должны это увидеть».
Ну что ты скажешь? Пошли мы, конечно. Ввалились всей толпой в зал. Я видак включил – на пленке развалины какие-то. Тут кто-то из музейных сотрудников – они на крик сбежались – поясняет: это, мол, фильм о находках в древнем Уре. Я пленку туда-сюда перемотал – фильм и фильм. Там еще кассет была целая стопка. Мещерский орет: «Я видел, видел, убийство на пленке заснято!» Ну стали мы с ребятами кассеты смотреть. Ничего. Фильмы об институте, о юбиляре, потом какие-то красивые видовые съемки. Ничего такого – река, пустыня.
Тут наши мне тишком: чтой-то, мол, с Серегой? Вроде и за воротник особо не заливал? Мерещится, что ли, уже среди бела дня? Я их успокаивать, а Серега в бутылку полез: «Я этот ужас видел своими глазами, до конца дней не забуду, а вы мне не верите!» Короче, скандал.
Ну, кое-как замяли. Приехали на Воробьевку. Естественно, настроение уже не то. Серега мрачный, как сатана. На меня же и собак спустил: «Я тебе как другу, а ты не веришь». А я что? Я ничего, – Кравченко всплеснул руками, словно моль ловил. – Я даже думать не знаю что. Стал его утихомиривать. Кончилось тем, что он там в ресторане нализался вконец. Это Серега-то, трезвенник наш! Ну и… Все рвался куда-то – надо, мол, сказать, сообщить об убийстве, я, мол, видел. В общем… В общем, Катя, я решил: нельзя его такого одного домой отпускать.
– Правильно сделал, – лаконично подытожила Катя. А сама подумала: чтобы понять, что с ними произошло, надо хотя бы дать им время протрезвиться. – Он, кажется, вышел наконец из ванной. И кофе уже готов. И вообще, два часа ночи. На сегодня предостаточно. И для тебя, и для него. Завтра успокоится, сам толком объяснит, что он такое там видел и что его так смертельно напугало.
Кравченко глазами указал на дверь. Катя обернулась. Мещерский, вцепившись в дверной косяк, возник на пороге кухни.
– Почему ты решила, что я испугался? – спросил он хрипло.