что ли? Что хорошего в этих самых порывах?
А сама виновата: не нужно спрашивать, если видишь, что человек дремлет!
После этого Хэм, конечно, не ожидал, что она доверит ему выступить в композиции про декабристов, хоть и в роли царя. Но вскоре после этого урока она попросила десять человек остаться, в основном мальчиков – и его тоже, и всем предложила участвовать. За две пятерки. Все согласились: получить у Светочки две пятерки было непросто, тем более что она почему-то не отличников выбрала.
Неизвестно, как они с историком это дело сочиняли, но репетировала с ними чаще Светлана, иногда они вдвоем. И рассказывала, объясняла им все об их героях в основном она. Многое им тогда было сложно понять. Но Светлана говорила так, что невольно заражала других своими чувствами, и было ясно, что эта страничка истории для нее – что-то святое, вроде как идеал жизни. Цезарь – тот все больше рассказывал о каких-то бытовых деталях. Девчонки под его руководством платья шили и для мальчиков эполеты и аксельбанты делали. А она все об этих… о прекрасных порывах.
И в конце концов у них получился не просто спектакль, после которого их в школе узнавали даже старшеклассники, а что-то гораздо большее. Они все немного изменились и как-то больше сдружились, что ли. Все вместе подошли потом к Светлане и сказали, что не нужно им эти пятерки ставить: не для этого играли. Вернее, не играли даже. Жили.
Правда, говорят, Нинуля, завуч по воспитательной, устроила потом Светлане сцену. Насчет того, что дети на спектакле плачут, у них травмируется психика, особенно у исполнителей, потому что они переживают. Но Светлана, конечно, ее проигнорировала.
А в девятом классе она объявила, что будет вести литературный кружок. Почти все, кто в спектакле играл, стали туда ходить. И Хэм тоже. Вот тогда и наступила она, эта осень, которая теперь пылится на антресолях в коробке из-под ботинок фабрики «Скороход».
По Тринадцатой линии бежали, спотыкаясь и второпях толкая друг друга, блеклые сухие листья, иногда забегая во дворы, даже в тот пустынный двор-колодец, куда смотрело окно Хэма, а один – не то глупый, не то отчаявшийся, – удирая от дворника, выскочил прямо на Средний проспект, но его тут же затолкали кроссовками и вышвырнули обратно – чуть потрепанным и вполне смирившимся.
Хэм, как всегда, опаздывал в школу. Ну он же не виноват, что живет совсем рядом. Очень хотелось спать. Ничего, на литературе у Светочки можно отоспаться. И не думать о том, что… нет, это глупости, бред, фантазии… Он же не фантазер, вовсе не романтик! Мальчик без комплексов и дешевого самолюбия: себе цену он знает, а на окружающих в общем-то плевать.
Вот она на кружке говорила о романтиках, о том, что они не принимают мир таким, каков он есть. Не соглашаются с миром. Господи, боже мой, что значит «не соглашаются»? Как можно не принимать то, что объективно существует, чего никто никогда не изменит и изменить не может? Не соглашаться с ураганом, который сметет тебя с лица земли? Как будто кто-то спрашивает твоего согласия! Глупо и смешно. Если