наруча, которым Драккайнен закрылся. Слой под титаном, притворяющимся железом, был модифицированным семнадцатислойным ламинатом. Основа со структурой меда, наполненная прессованным арахнидом. Интересно, какая у твари сила укуса?
Наруч затрещал. В любой миг лопнет, и тогда рука Вуко брызнет в разные стороны, как перезрелый помидор.
Он потянулся второй рукой и воткнул ее в рану на шее чудовища, после чего что-то нащупал внутри – и рванул.
Тварь внезапно распрямилась и на миг приподняла пригвождающую Странника лапу, издав гремящий рев. Но двигалась она не слишком быстро. Сокрушительный натиск сперва ослаб, лапа поехала вверх, а за это время Драккайнен успел приподнять здоровую ногу, оттолкнуться от тела бестии и проехать спиной по мокрой траве, раздирая кожу о какой-то корень.
Меч лежал в траве.
Они разминулись при атаке. В замедленном темпе ему казалось, что тварь несется, как буйвол, вырывая клочья травы и разбрызгивая грязь. Сам он провел дурацкое, неловкое уклонение, скача на одной ноге, и рубанул горизонтально, через брюхо.
Тварь обрушилась – сонно, медленно, будто взорванный дом, с грохотом, от которого затряслось все вокруг, пала на землю. По ее мышцам и меху пошла волна, вверх полетели брызги мокрой земли и кувыркающиеся веточки.
А потом капли полетели нормально, вернулся шум дождя и крики воинов, стоящих на помосте.
Он толкнул голову твари носком сапога, прекрасно понимая, что это дурость, – но ничего не случилось. Зверь как зверь. Никакой не Пробужденный.
– Ну ты и урод, – проворчал Драккайнен. – На папочку не похож, верно?
Минутку он сидел, тяжело дыша.
Недолго.
Грисмальфи одиноко стоял перед воротами с вынутым мечом, выглядел жалко и беспомощно.
На помосте установилась мертвая тишина. Страшная. Даже собаки замолчали.
Перед парнем выросло высокое худое создание в черном мокром плаще и с головой, что напоминала крысиную морду. Оно держало что-то вроде музыкального инструмента словно массивную флейту.
Очень тяжело бежать, хромая, и с обнаженным мечом. Особенно после нескольких минут ускорения.
Существо, стоящее перед воротами, подняло дудочку и издало на ней звук, что прозвучал словно женский крик. Жуткий, полный страдания и ужаса, только дольше, чем могли выдержать человеческие легкие.
Драккайнен бежал.
В воздухе замер призрачный плач, а Грисмальфи стоял, воздев меч.
И старел.
Старел с пощелкиванием. С потрескиванием, подобным звукам горящей травы. Синие волосы бледнели и покрывались серебром седины, кожа шла глубокими морщинами, меч подрагивал во все более паучьих пальцах, на кончиках которых росли сломанные желтые ногти, закручивающиеся в крюки. Из полуоткрытого рта выпадали зубы, один за другим, за ними тянулись нитки густой крови и слюны.
Драккайнен бежал. Вскидывая подвернутую ногу, хромая и подскакивая.
Даже одежда Грисмальфи старела. В один миг покрылась пятнами, металлическая оковка почернела, вышивка свешивалась клочьями