раскрываются – до сих пор вспухшие от наших поцелуев, яркие от прилившей к ним крови, потрясающе-манящие рисунком обветренных трещинок, – и вот я уже ни черта не слышу. Словно жалкий озабоченный голодом сопляк, я смотрю на них и рисую себе картину, где позволяю этим губам самым бесстыжим образом ласкать меня. Снова и снова. Изучая и согревая. Приручая. Я представляю это себе слишком живо, неожиданно учащаясь в дыхании, выключая боль, принимая прикосновение руки девчонки к виску, как обещающую наслаждение ласку… и тут же, опомнившись, отворачиваюсь к стене, чтобы дать боли возможность встряхнуть меня. И, вместе с тем, успокоить.
– Отпусти. Мне пора домой, – очень тихо. – Правда, пора.
Да, я последний эгоист, не понимающий, что он хочет, но отпустить девчонку непросто.
– Ты замерзла.
– Я просто устала.
Это правда. Разрозненные картинки прошлой ночи все ярче вспыхивают в голове, возвращая память. Коломбина не умеет играть, она действительно все время была рядом, и сейчас, когда я вновь смотрю на нее, когда понимаю, что если бы и умела, она бы и вполовину так не влекла меня, во мне просыпается новое чувство, далекое от первобытных инстинктов.
– Надень мою куртку. Здесь полно мужиков, а ты почти раздета. В кармане деньги и телефон – возьми себе такси. И ради Бога, избавь меня от пристального внимания волчьих глаз, рассматривающих твой зад!
Я предлагаю девчонке деньги, но она смеется, наконец оставляя меня.
И когда с ней было легко?
Устало поправляет на себе одежду, едва не обнажаясь тем еще больше, и без стеснения замечает мне по поводу качественных резинок, бесхозно валяющихся в моем бумажнике со времени свадьбы Люка. Дурость, привычка, глубоко засевшая в мозгах, но каждый раз задумываясь о близости с не-прочь-разделить-время-на-двоих-девчонкой, в сравнении с Коломбиной все кажется серым и пресным.
– С ума сошла…
– Что? – поднимает она на меня глаза, поправляя волосы.
– Ты себя в зеркале видела? – Я слишком увлекся вчера ее левой грудью и теперь даже сквозь тонкую ткань топа вижу пятнышко – у самой кромки – очень похожее на родимое. Не говоря уже о шее и губах, где вспышки засосов на нежной коже девчонки так и кричат о том, что у нее была бурная ночь. А в партнерах – сущий придурок, которому стоило бы быть куда сдержаннее и дальновиднее в своем напоре.
– Нет. Не удосужилась как-то. Не до того было, знаешь ли.
Все верно, не до того. Но я виновен в том, что мы оба оказались здесь, лишь отчасти. От той части событий, когда увидел Коломбину, а после шел за ней, как цепной щенок за поводырем, не в силах отвлечься ни на что иное.
Девчонка растерянно оглядывает себя и закрывается руками, в смущении сжимая губы. На щеки наползает румянец, но глаза загораются знакомым блеском, и этот горделивый блеск говорит о том, что она не примет мою заботу ни под каким соусом. А, возможно, и пошлет к черту. И правильно сделает! О приключениях – это я зря сказал. И про кофточку – тоже. Уже зная Коломбину, подозревая в ней склонность к самоедству, стоит предположить,