форме насилия, не совместимой с либертарианскими ценностями [Klein, 2004]. Если рассматривать свободу выбора как нормативную ценность (как это делают многие либертарианцы[53]), такое ограничение неприемлемо. Во-вторых, нет никаких оснований с нормативной точки зрения придавать больший вес «сожалению в будущем» по сравнению с «удовольствием в настоящем» – иначе говоря, если субъект предпочитает нарушить диету сегодня, но пожалеет об этом завтра, неясно, почему именно «завтрашняя» оценка субъектом своих действий должна лежать в основе нормативных рекомендаций для государственного вмешательства [Hill, 2007]. Возможный ответ на эту критику связан с признанием того обстоятельства, что человек способен критически осмысливать не только свои действия, но и свои предпочтения, то есть «выстраивать иерархию» предпочтений, которым он следует. Соответственно, если в результате этого критического осмысления долгосрочным предпочтениям приписывается более высокий вес, они и оказываются более важными.
Помимо этого, можно выделить и ряд других критических замечаний как к самой идее государственного вмешательства на основе выводов поведенческой экономики (включая традиционные формы государственного регулирования), так и «либертарианского патернализма» в частности, связанных уже не с либертарианской философией, а с прикладными проблемами реализации этих инструментов. Проблемы ограниченной рациональности особенно ярко проявляются в ситуации, когда стимулы для сбора информации у потребителей ограничены, а продавцы товаров обладают мощными стимулами инвестировать средства в «переубеждение» потенциального покупателя (или же подобные меры «переубеждения» связаны с небольшими издержками). Однако один из основных выводов политической экономики состоит как раз в том, что индивиды обладают минимальными стимулами к сбору информации именно при участии в политической жизни – прежде всего, при голосовании (ведь шанс каждого отдельного избирателя решающим образом повлиять на итоги выборов стремится к нулю). К тому же переубедить небольшую группу бюрократов, осуществляющих регулирование, проще, чем миллионы потребителей[54]. Так что способность государственного регулирования «исправить» проблемы, порожденные ограниченной рациональностью, представляется сомнительной [Glaeser, 2005]. При этом эффективность «либертарианского патернализма» может быть ограничена лишь определенными условиями: например, однородностью игроков или высокой ценностью информации, доступной регулятору [Carlin, Gervais, Manso, 2009]. Более того, «либертарианский патернализм» превращается в косвенный инструмент поддержания статус-кво в обществе, препятствуя эволюции и формированию эффективных норм [Schnellenbach, 2012а]. Точно так же, снижаются стимулы для индивидов тратить усилия на обучение и совершенствование используемых ими подходов к принятию решений – то есть патернализм, призванный скорректировать проблемы «ограниченной рациональности», сам препятствует появлению рационального