пропасть.
Он неслышно и гордо
канет в зиму, как дым
исчезает. И город
не заплачет над ним,
2
Мы с тобою обманулись —
так бы чаще, милый друг.
Гуси-лебеди вернулись
в мутноглазый Гомеюк.
Будут белые одежды
и омытые дождём
босоногие надежды,
что, авось, не пропадём.
«Погасит люльку пастушок…»
Погасит люльку пастушок
и спустится в долину,
сыграет зорю петушок,
и утро выгнет спину
с улыбкой вещего кота
из дядюшкиной сказки,
и не случится ни черта,
достойного огласки.
«Грязи дольней дороги…»
Грязи дольней дороги
жирно льнут к сапогам.
Худо, если в итоге
даже званым гостям
не откроется толку
ни в делах, ни в словах,
как голодному волку
в прошлогодних следах.
«Век усталое тело…»
Век усталое тело
разметал по углам,
а душа отлетела
к заповедным пескам,
где над лебедем белым
нижний мостик дугой.
И невмочь этот берег
променять на другой.
«О подоконник гулко…»
О подоконник гулко
вторые сутки – дождь,
и в город на прогулку
хотел бы – не пойдёшь.
Но сетовать на это
повремени пока —
увидишь, бабье лето
разгонит облака.
«На всём десница Божия …»
На всём десница Божия —
присяду ли когда
на камень у подножия
Лекзырского креста?
Над ним тысячелетия
проходят впопыхах,
а мне лишь междометия
остались – ох! да ах!
«Смахнут крылами голуби…»
Смахнут крылами голуби
листву на дно пруда,
деревья в небо голое
опустят невода,
и рыжая прелестница
в положенный черёд
поплачет, перебесится,
а там и Новый год.
«Вот и песенка спета…»
Вот и песенка спета
до конца.
Птица Феникс из пепла
не поднимет лица.
Время выпасть из круга
подоспело, и впредь
не до жиру, подруга —
только б не озвереть.
«Новогодние ёлки…»
Новогодние ёлки
догорели дотла.
Воют серые волки
на могиле козла.
Все наивные сказки
со счастливым концом
рассказали до нас и
рты залили свинцом.
«На столбах, на заборах…»
На столбах, на заборах
и за каждым углом
снова росчерки Зорро
белым школьным мелком.
Возвращается