пальцами… шёпотом, тише —
от посторонних, кого спасти —
вряд ли удастся – короткие ночи…
разве что спрятать – опять – в горсти —
до воскресения – так, между прочим —
сказанным, чтобы, избави Бог!.. —
не получилось, как раньше, с Сыном…
Вот тебе, миленький мой, порог…
вот тебе крест… вот тебе осина.
«Играет джаз!..»
Играет джаз!
Пустой каприз.
Второй этаж —
не вверх, а вниз…
Наигрывает чёрный Чарльз,
как будто бы в последний раз…
меж клавишами спёртый крик —
Прости старик!
«…и мы опять сойдём с тобой с ума…»
…и мы опять сойдём с тобой с ума,
чтобы ещё на месяц не расстаться…
в пределах комнаты. Трамвай, кровать, сума
и крики провожающих со станции,
и перебой натруженных колёс —
под пересчёт молчащих светофоров…
и шёпотом не заданный вопрос —
в который раз, теперь уже – в который…
чтобы не знать неправильный ответ,
и не страдать потом в непониманье —
от сказанного. Вымолвленный бред —
в двух-трёх словах – не добавляет знанье…
тем более в пять пятьдесят утра,
когда у времени последняя возможность —
оставить всё, как есть… крик со двора —
отчаянный… и потому не сложный.
«Соловей заливается, будто бы в первый раз…»
Соловей заливается, будто бы в первый раз,
у меня за окном, где-то в лесу напротив…
спетая песня – восторженная – сейчас —
точно «винил» прославленного Паваротти —
сквозь шипение листьев… Яичница на плите,
лай соседской собаки, соседский же громкий голос —
не воспетая в песне женщина – тень в реке —
говорит на кухне про чью-то болезнь и совесть,
но неразборчиво. Громче собачий лай.
Простыни хлопают – сушатся на балконе,
будто оркестру кто-то сказал – Играй!.. —
но дирижёр отсутствует. Кто-то стонет,
но не понятно только – с какой стороны —
песнь соловьиная перебивает стоны
вкупе с собачим лаем… Слова длинны,
но бесполезны кухонные разговоры —
под перешип яичницы и листвы —
как говорлив пейзаж за оконным краем…
как бесконечны крашенные стволы —
белой извёсткой… С облаком – не сличаем —
этот пейзаж за выкрашенным окном,
ибо – всегда на месте – ни строчки мимо —
держится длинной ниткой за мой балкон
и не торопится больше стать пилигримом —
переселенцем из этих знакомых мест…
видишь, порой, заснеженную дорогу
и понимаешь, что навсегда ты здесь —
слушать пластинку утреннюю –