под кроватью пыль как вата слежалась! – хохотала Таня. – Я видела…» – «Ну и нормально, – ухмылялся Максим. – Мягкая будет посадка»… Однако если бы так! Если бы всего лишь – с термоядерным грохотом разломать допотопный предмет мебели, перепугать соседей, ободрать коленки и спину…
Вышло всё тихо, почти бесшумно, он тогда спал и спал. И вдобавок ему снилось, что и Таня рядом спит. В этом своём сне он видел кровать сверху. Соответственно – себя и Таню на ней. Таня здорово перетянула одеяло на себя; у Максима остатним углом одеяла прикрыты оказались только чресла, как называл кто-то из родных эту часть тела (кто именно, спящий Коюров вспомнить не мог; хватало и того, что взирал на собственное голое тело со стороны; возможно, так выражался дед по отцовской линии – любил странные словеса, литераторством даже баловался). Из открытого окна веяло свежестью, но Максим прохладу не замечал.
А потом, как это часто бывает в сновидениях, действие приняло новый оборот, да так, что связка между двумя сценами пропала. Собственно, и сама картинка пропала – продуваемая ветром с улицы комната, широкая кровать посредине, два пышущих жаром тела на ней. Теперь до Коюрова доходили только звуки – голоса. Один голос был точно Танин. Другой – чужой, незнакомый. Что он говорил, нельзя было разобрать, ясно было только одно: чужак на Таню кричит, пусть не громко, но зло, требовательно. А Таня лишь робко отбивалась. Максиму даже больно во сне сделалось – от жалости за Таню.
Сюжет сновидения опять скакнул вперёд. Максим теперь видел Таню, только Таню. Голоса смолкли. Таня когда-то успела уже одеться и собирала вещи в пластиковый пакет. Оглянулась несколько раз по сторонам, словно искала что-то. В руке держала какой-то предмет. Будто навели на резкость – тот объектив, через который Максим всё это наблюдал. Коюров разглядел, что предмет в руке девушки – телефон. Она было развернула его так, как если бы хотела то ли позвонить, то ли что-то посмотреть на дисплее, но вместо этого и телефон убрала, спрятала. Только – в пакет ли, куда сунула остальные свои пожитки, было не ясно. «Прощай, Максим!» – молвила Таня тихонько. Хотя – и за это Максим не мог ручаться, говорила Таня эти слова или нет. Или это ему просто… приснилось. Хотя разве бывает по-другому – во сне? Тани просто не стало. Ничего не осталось, ни картинки, не голосов. Он проснулся.
Не мог сообразить, сколько прошло времени с того момента, как закончился этот странный сон. Наверно, не много. Сердце билось тяжело, должно быть, оттого, что лежал на левом боку. Быстро посмотрел на другую половину кровати, ожидая увидеть там закутанную в одеяло фигурку Тани – спящая она почему-то казалась щуплой и малорослой, вопреки фактам действительности (выражение начальника его, Быстрова). Тани рядом с ним на кровати не оказалось. Одеяло было сдвинуто в его сторону, скомкано, застыло крупными высокими складками, неожиданно показавшись слепком с выскользнувшего