в пятницу в парк со спортивной сумкой и лыжами под мышкой, Вадик ещё на подходе к центральной аллее, месту общего старта, был поражен тем количеством народа, что толпился в ожидании предстоящего зрелища.
«Надо же, уже собрались, – подумал он, оробев, продираясь сквозь плотные людские толпы к месту сбора четвёртой школы. – И сколько!… Раньше-то, по-моему, столько народу на эстафеты не приходило…»
А тут ещё и музыка неслась из громкоговорителей, сосредоточиться и настроиться не дававшая, а по дороге – ну как на грех! – всё сплошь знакомые попадались лица – молоденькие девочки по преимуществу: с улицы их, со школы. Они приветливо здоровались с ним, про самочувствие спрашивали и настрой, в один голос победы желали.
Он растерялся и занервничал без привычки, увидев шумящее людское море вокруг, важных тётенек и дядечек в парке, фотографов из газет, журналистов, десятки учителей. Ответственность была колоссальная, для отрока – запредельная. А у него ещё опыта не было никакого груз ответственности нести, предстартовые волнение преодолевать, от шумка трибун отключаться: это же были его первые крупные публичные соревнования и первые серьёзные зрители. А зрители – и это Стеблов отлично знал по себе, – они везде одинаковые: капризные, нетерпеливые, жестокосердные, готовые кумиров и чемпионов до небес поднимать, а неудачников и проигравших топтать ногами, нещадно освистывать и материть, награждать самыми уничижительными и оскорбительными эпитетами. С ними ухо нужно держать востро, от них по возможности нужно держаться подальше. Им только одних побед всякий раз подавай, одних рекордов немыслимых, громких – на другое они не согласны. Неудачи Вадику они не простят – это как пить дать! – ни за что не простят даже и второго места…
Неудачи и не было, слава Богу, а была победа – красивая, яркая, убедительная! На спартакиаде в пятницу Стеблов бежал так, как не бегал ранее никогда, после финиша лишний раз убеждаясь в том, что в жизни нашей бренной и на праздники крайне скудной, если не сказать скупой, ничего не бывает зря и ничто не проходит бесследно: ни сотни пропущенных через себя километров, ни сотни пропитанных солёным потом рубах. Всё это сторицей к человеку потом возвращается.
Вот и к нему его трудолюбие и упорство с лихвой вернулись – именно тогда, что существенно, когда он помощи этой свыше больше всего ждал и просил. Его, как лидера сборной, поставили бежать на третьем, заключительном, этапе. И, уйдя на дистанцию пятым: так тогда всё неудачно для них в эстафете сложилось, – он ходом быстренько сумел передовиков догнать и обогнать, да ещё и финишировать с таким ото всех отрывом, что ему долго и с уважением жали руку потом свои и чужие тренеры и учителя, и даже поверженные и поражённые его стремительным бегом соперники.
– Чем лыжи-то мазал, расскажи, поделись секретом? – наперебой допытывали они его после финиша, – что они так здорово у тебя сегодня катили?
– “Рексом”, – шутливо отвечал он всем, счастьем, блаженством светившийся,