подарки для самой себя, разложенные на бесконечном прилавке.
Несколько секунд она отрешенно наблюдала за танцующими и отпускала тихие замечания, когда одна из пар проплывала мимо.
– Вот хорошенькая девушка в голубом, – и, когда Энтони послушно посмотрел в ту сторону, – там! Нет, у вас за спиной, – вон там!
– Да, – беспомощно согласился он.
– Вы ее не видели.
– Я предпочитаю смотреть на вас.
– Знаю, но она была хорошенькой. Правда, у нее толстые лодыжки.
– Что… То есть, правда? – равнодушно отозвался он.
Рядом протанцевала пара, откуда донеслось женское приветствие:
– Здравствуй, Глория! О, Глория!
– И тебе привет.
– Кто это? – спросил он.
– Не знаю. Кто-то, – она заметила другое лицо. – Привет, Мюриэл! – Она повернулась к Энтони: – Это Мюриэл Кейн. Думаю, она привлекательная, хотя и не слишком.
Энтони одобрительно хмыкнул.
– Привлекательная, хотя и не слишком, – повторил он.
Она улыбнулась, мгновенно заинтересованная его реакцией.
– Почему это забавно? – Ее тон был патетично напряженным.
– Просто так.
– Хотите потанцевать?
– А вы?
– Немного. Но давайте посидим, – решила она.
– И поговорим о вас? Вы любите говорить о себе, правда?
– Да. – Она рассмеялась, уличенная в тщеславии.
– Насколько я понимаю, ваша автобиография достойна классического романа.
– Дик говорит, что у меня нет биографии.
– Дик! – воскликнул он. – Что он знает про вас?
– Ничего. Но по его словам, биография любой женщины начинается с первого поцелуя, который имеет значение, и заканчивается с последним ребенком, который оказывается у нее на руках.
– Он цитирует собственную книгу.
– Он говорит, что у женщин, которых никто не любил, нет биографии, а есть лишь история.
Энтони снова рассмеялся.
– Конечно же, вы не можете утверждать, что вас не любили!
– Полагаю, что так.
– Тогда почему у вас нет биографии? Разве вы никогда не получали поцелуя, который имел бы особое значение? – Как только слова сорвались с губ, он сделал судорожный вдох, словно пытаясь втянуть их обратно. Это же ребенок!
– Не понимаю, что вы имеете в виду под «особым значением», – неодобрительно сказала она.
– Мне хотелось бы знать, сколько вам лет.
– Двадцать два, – с серьезным видом ответила она, встретившись с его взглядом. – А вы как думали?
– Около восемнадцати.
– Пожалуй, я начну с этого. Мне не нравится быть двадцатидвухлетней; ненавижу это больше всего на свете.
– Ваш возраст? Двадцать два года?
– Нет. Когда стареешь и все остальное. Когда выходишь замуж.
– Вам никогда не хотелось замужества?
– Мне не нужна ответственность и