заканчиваем. Управляющий Ворстенбос вызвал меня к четырем на совещание в Парадном кабинете. Отнеси, пожалуйста, эти бумаги в канцелярию, господину Ауэханду.
Хандзабуро вздыхает, берет папку и удаляется, весь в неизбывной тоске.
Якоб выходит следом, запирает за собой дверь пакгауза. В липком парнóм воздухе летают семена каких-то растений. Обгоревший на солнце голландец вспоминает первые зимние снежинки в родной Зеландии.
«Пойду по Короткой улице, – говорит он сам себе. – Может, увижу ее».
Голландский флаг на площади бессильно обвис, редко-редко трепыхнется.
«Если уж надумал изменить Анне, зачем гнаться за недостижимым?»
У Сухопутных ворот чиновник роется в тележке с сеном – ищет контрабанду.
«Прав Маринус – нанял бы себе куртизанку. Деньги теперь есть…»
Якоб доходит до Перекрестка. Там Игнаций подметает улицу.
На вопрос секретаря раб отвечает, что ученики доктора недавно ушли.
«Всего один взгляд – и было бы ясно, понравился ей рисунок или оскорбил».
Якоб стоит там, где, быть может, прошла она. За ним наблюдают двое соглядатаев.
Ближе к дому управляющего к нему подходит Петер Фишер:
– Ну что, я гляжу, ты у нас сегодня на коне? Рад, как кобель, который только что покрыл сучку? – От пруссака несет ромом.
Якоб догадывается, что Фишер намекает на утреннее происшествие с павлиньими веерами.
– Три года в этой богом забытой тюрьме… Сниткер клялся, что, когда он уйдет, я стану помощником ван Клефа! Слово давал! И тут являешься ты со своей чертовой ртутью. Удобно устроился у этого за пазухой… – Фишер, пошатываясь, смотрит на дом управляющего. – Не забывай, де Зут, я тебе не какой-нибудь слабак. Я не рядовой писарь! Не забывай…
– Что вы служили стрелком в Суринаме? Вы нам всем каждый день об этом напоминаете.
– Повышение – мое по праву! Перейдешь мне дорогу – я тебе все кости переломаю!
– Хорошего вам вечера, господин Фишер. Желаю провести его трезвей, чем были днем.
– Якоб де Зут! Своим врагам я ломаю кости, одну за другой…
Ворстенбос самолично проводит Якоба к себе в кабинет. Давно уже он не проявлял такого радушия.
– Господин ван Клеф рассказывает, вы имели несчастье навлечь на себя неудовольствие господина Фишера.
– Господин Фишер отчего-то вообразил, что я сплю и вижу, как бы ущемить его интересы…
Ван Клеф наливает портвейн благородного рубинового оттенка в три рифленых бокала.
– …Но возможно, это в нем говорил ром господина Гроте.
– А вот интересы Кобаяси мы сегодня ущемили, ничего не скажешь, – замечает Ворстенбос.
– Сразу хвост поджал, как нашкодившая шавка, – подхватывает ван Клеф.
На крыше шуршат, топочут и кого-то сурово предостерегают птицы.
– Он попался в ловушку собственной жадности, – говорит Якоб. – Я всего лишь… чуть-чуть его подтолкнул.
– Наверняка он сам на это смотрит иначе! –