thor>
Покончить с басмачеством в зоне ответственности к концу учебного периода.
Во всем этом мраке остается лишь светлый образ советского солдата и офицера, которые и в Афганистане, несмотря на все эти неопределенности и сложности своего положения, когда надо было иметь дело не с противником в открытом бою, а с моджахедами, которые постоянно растворяются среди местного населения, несмотря на необычные климатические, географические и психологические условия – самоотверженно выполняли свой долг.
(Сеть)
Кровавая река стекает в никуда,
Осатаневшая душа уходит в ад.
Об этом раньше ты не думал никогда,
Не думай, не положено, солдат.
Кровавая река подточит берега
И в адскую купель опустит души.
Об этом мудрецы гласят через века,
И пусть себе гласят, а ты, солдат, не слушай.
Кровавая река течет издалека —
Афган, Чечня, Абхазия, Молдова…
Хмельна ее струя, покрепче коньяка,
И, если отхлебнул, молчи, солдат, ни слова!
ЧУЖИЕ СНЫ
Стадом диких кабанов они ломились через тростниковые джунгли, боясь встретить смерть в ледяной тухлой жиже на «ничейной» земле. Орали что-то нечеловеческое, били короткими очередями на все четыре стороны. Упавших поднимали пинками. Но спасительный пригорок вздыбился минометной вилкой.
– Ложись, ложись, бл…дь! Не стрелять! Бросай на хер, кому… Лежать!
– Всем бросить патроны, уж скоро граница… Акбар, дай бинт. Пакет дай, говорю.
– Зацепило, Миша? Что?
– Нет, нормально. Сдаваться надо. Посекут свои же.
Запенилось вокруг черно-синего мосластого кулака марлевое кружево.
– Акбар, если что, иди ты. Поймут, надеюсь, со второго раза. Иначе минами забьют. Похоже, участок пристрелян. А с мертвых ничего, кроме вони. Все: капитан Горшенев пошел сдаваться. Не стреляйте в белых голубей…
Отстегнув ремень с подсумком, Михаил тяжело поднялся на колени, пополз к лессовому гребню, потом, рывком выскочив на откос, замахал руками, развевая белые ленты. А за спиной, из-за реки сдвоенно ударили пулеметы. Горшенева отбросило вперед, и Акбар потерял его из виду.
– По е…му Афгану – огонь!
Кто-то толково выпустил две сигнальные ракеты в направлении пулеметного огня. Над головами низко заныло, и через несколько секунд серия разрывов грянула на афганском берегу.
Горшенев лежал, уткнувшись лицом в хрупкую, седую полынь, подвернув под себя руки.
– Вы нарушили государственную… На месте… за голову, – металлический голос обрывисто проникал в сознание.
– Мишка? Джума, ты слышишь?
Сзади навалились, вывернули локти.
– Смотри, осторожней. Чтобы не с гранатой. Это у них первое дело. Да пусть он и переворачивает. Эй, «душара», по-русски понимаешь? О, кивает! Поверни дружка лицом.
Отошли неспешно, держа автоматы наготове.
– Мишка, сейчас, погоди.
Пугающая белизна лба и щек. Синие, будто сшитые губы. Красный комок бинта прижат к груди…
– Раз-два-три. Раз-раз. Есть запись. С самого начала. Дата, время.
«– Я уже говорил. В прошлую пятницу… Хорошо, хорошо. Семнадцатого февраля. Этого года, восемьдесят девятого. Шестнадцатого, вечером, я остался ночевать у бывшего сослуживца капитана Горшенева в модуле. Давно не виделись, выпили. В гостиницу поздно было и не на чем. О поездке в Афганистан мы не договаривались. А дальше? Давайте я лучше письменно, а? Привычней, все же военный журналист…
– Вы, Аллахвердиев, в настоящий момент обвиняетесь в измене Родине и, реально, по трем статьям можете получить высшую меру. И судить вас будет трибунал. Разжалуют, погончики срежут ножничками – чик!
– Все, что я мог вспомнить, – изложил… Что еще? Имен, кроме погибшего Горшенева, тоже не помню, точнее, я их и не знал. Это ведь можно проверить, так? Совсем чужие солдаты, офицеры, сборная колонна.
– Ничего, сейчас поможем вспомнить и забыть поможем, если понадобится. Мы же люди государственные». (Топот, возня, приглушенный стон, харканье. Запись обрывается.)
…Ни хрена я тебе не скажу. Не твоего ума дело…И чего тут удивительного? Был ввод – молчали. Был вывод – кричали. Еще ввод – молчи. Так она и трахает нас, мать-история. Это у нас либо фарс, либо трагедия, а ей оплодотворяться надо, как всему живому. Иначе время перестанет быть! Сучонок твой сержант, зуб-то под коронкой. Интересно, почему от собственной крови тошнит?
«– Ни хрена я тебе не скажу, паскуда. Торопишься? Хочешь, стихи почитаю, там написал. Больше скажут, чем протоколы. Вот: «От Кабула до Термеза – сутки. От призыва до протеза – год. Все здоровые солдаты любят шутки. Искалеченные, те – наоборот. Ты промолви: «Вот и кончилась