не умела. Вот и сейчас, во время этого странного действа покаяния за чужой грех, она не понимала, что думают девочки. Может, им смешно? Или стыдно и тревожно? Ели они в этот день молча, усердно стуча вилками по тарелкам с картофельно-мясной запеканкой, выскребая ложками металлические миски с неизменным заварным кремом, а эта маленькая фигурка, похожая на куклу, стояла перед ними, нелепая и неумолимая, со сжатыми тонкими губами и неподвижным лицом, обрамленным безупречно ровными локонами, как судейским париком. Реакция самой Эмили была двойственная – позже она поймет, что в этом-то и был весь мертвящий ужас. Умом она понимала, что мисс Крайтон-Уокер ведет себя неприлично и несообразно. А чувство, тяжелое и давящее, твердило ей, что она своим поведением действительно жестоко обидела мисс Крайтон-Уокер, оскорбила в лучших чувствах, что эта вина будет впредь неизбывной и что мисс Крайтон-Уокер теперь усугубляет эту вину своим искуплением. Мисс Крайтон-Уокер расплачивалась за грех, совершенный Эмили, не ведавшей о том, что это грех. Эмили ничего не понимала, кроме того, что она виновна. Это была ловушка, и выхода из нее не было.
Когда наступила пора выпускных школьных экзаменов, Эмили сильно переменилась, и в сторону, которая, возможно, вам не понравится. Приближается время, думала она, когда ее знания и умения будут подвергнуты публичной проверке и оценке, а пока что ее за них всё больше осуждают, причем не только одноклассницы, но и мисс Крайтон-Уокер. Школа считалась довольно сильной, но руководство всегда настойчиво заявляло, что успеваемость – это не главное и что школа стремится развивать в девочках другие качества: организаторские способности, дух коллективизма, готовность помочь ближнему и быть полезной людям и так далее. Некоторые выпускницы поступали в университет, однако ими не особенно гордились, даже не слишком охотно об этом упоминали. Но Эмили знала, что этот путь на волю существует. В конце тоннеля – который она отчетливо представляла себе (скажем так, потому что метафора никогда не должна лежать мертвым грузом) как извилистую, тесную, гибкую трубу, по которой она всеми силами старается проползти туда, где смутно и искаженно виднеется выход, – в конце тоннеля был, должен был быть, свет и разумный мир, полный заинтересованных Читателей.
Она готовилась к своим выпускным с отчаянной, истовой строгостью, как послушница готовится к постригу. Она научилась чисто писать, причем это произошло так внезапно, что никто не узнавал ее почерка в этих новых, четких, безупречных черных строчках. Она научилась воинственно откидывать голову назад. Когда-то одна одноклассница ухватила ее за уши и долго била головой об стену в классе, повторяя: «Ах ты, выскочка! Тебе все даром дается, ты даже не стараешься!» – но это была неправда. Она старалась, она втайне трудилась над собой, чтобы блеснуть. Она прочитала еще четыре пьесы Расина, заранее тревожась, что не сумеет достойно написать о его тематике, его взглядах, его мудрости.
Наверно, вы уже готовы изменить мнение