головы.
Иногда вокруг брига летали крупные белые чайки с черными головами. Порой они останавливались в струях ветра и неподвижно повисали почти рядом с Гришей. Будто хотели что-то сказать, но не умели. Гриша удивлялся: откуда здесь птицы, если поблизости нет никакой земли? Но спросить об этом кого-нибудь не решался, словно этот вопрос как-то мог повредить чайкам.
Свободного времени у Гриши было много. Это несмотря на то, что и матросам помогал, и с Петром Афанасьевичем иногда занимался письмом и счетом, и книжки, взятые у доктора, читал (например, про доблестного рыцаря Иванхое, писателя Уолтера Скотта), и с Митей вел долгие игры в шахматы, которые нашлись в кают-компании. Сперва Митя его расщелкивал за несколько ходов, но скоро Гриша поднаторел в шахматных хитростях.
Николай Константинович Гарцунов теперь не часто обращал внимание на Гришу. Может, считал, что пусть мальчик привыкает к самостоятельности, и долгими разговорами не докучал. Правда, однажды позвал к себе в каюту, спросил:
– Все ли у тебя хорошо, голубчик? Как она, корабельная жизнь?
Гриша бодро отрапортовал, что все отменно и что привыкает он изо всех сил.
– В первые дни боялся, что будет укачивать, а оказалось, что вот ни на столечко…
– Это славно… А теперь возьми знакомую тебе вещицу… – Гарцунов протянул тяжелую тетрадь в кожаных корках – ту, в которой он во время сухопутного путешествия рисовал для Гриши парусные корабли и оснастку. – Здесь еще много чистых листов. Записывай, что увидишь в плавании интересного, потом пригодится… Вот и стило свинцовое.
– Спасибо, Николай Константинович, – выговорил Гриша, сделав подходящее лицо. Но, видимо, на лице все же не проступило особой радости: ясно, что всякой писаниной заниматься мальчишке не хотелось. Хватит с него уроков с доктором.
Капитан понятливо разъяснил:
– Ты не старайся писать много строчек. Иногда ведь довольно одного слова, чтобы потом вспомнился какой-нибудь случай или картина.
Гриша с благодарностью воспринял этот совет. И стал иногда записывать в тетрадь: «Киты с фонтанами… Чайка смотрела, как человек… Медузы у борта… Штиль, а потом порывы… Выиграл у Мити… Встретилось торговое шведское судно… Задний парус иногда именуют контр-бизанью, но это по привычке, а по правде он – грот-трисель…»
Запись о парусе была, пожалуй, самая длинная в тетрадке. И надо сказать, грот-трисель, косой нижний парус под гафелем задней мачты, того заслуживал. Скоро он, глухо взятый на все рифы, оказал бригу немалую помощь.
2
Про это событие в Гришиной тетрадке написано оказалось лишь одно слово: «Шквал». Но ой-ой-ой сколько вспоминалось потом, когда на слово это натыкался взгляд!
Кончалась вторая неделя плавания. Лейтенант Илья Порфирьевич Новосельский заметил в кают-компании во время обеда:
– Миновали широту Франции, господа. Только в большом отдалении от сей державы.
– И слава богу, что в отдалении, – подал голос первый лейтенант Александр