что зарабатывала, продавая собственное тело, должна была встать на полицейский учёт. Вместо паспорта, она получала документ особого образца, который давал право легально заниматься древнейшей профессией. В народе, этот документ, напечатанный на бумаге желтоватого цвета, прозвали – желтым билетом.
После смерти жены Яков Савельевич Нилус, почти сразу, беспробудно запил. Но не оттого, что тоска смертная по супруге верной снедала, а только лишь потому, что с тех дней не было над ним иного надзирателя, нежели он сам.
Раньше ведь как, только в трактир завернёт, а супруга уже, на пороге стоит, чуть не за шиворот домой тянет. Срам один. А нынче – ходи, гуляй, ни кто слова поперёк не скажет.
Дочь шестнадцати годков – Луизу, в расчёт не брал, так как она у отца в полном подчинении. Тиха и безропотна. Когда же пропил Яков всё, что в доме ценного оставалось, помаленьку, порой даже совестливо, стал предлагать дружкам, кто деньгами располагает дочь свою в услужение, или ещё в какое употребление. Поначалу, в те моменты, когда ум его пребывал в трезвом сознании, сильно корил себя за такое с дочерью единственной обхождение, а потом привык. Даже подгонял порой, чтобы дома не сидела, шла, хоть какую копейку заработала.
Луиза большой красотой не отличалась, но черты её были вполне приятны. Потому и спрос на услуги её хороший оказался, к пьяной радости отца. Понял он такую выгоду и совсем решил, как на работу её к желающим поставлять. А она и не ропщет, знай, отцовскую волю выполняет.
Таким вот образом прожили отец и дочь ни много, ни мало четыре года. До того момента, когда скрутило Якова Савельевича так, что ни встать, ни сеть, ничего не мог. Разбил, его пропитое донельзя тело, паралич. Пришлось Луизе самой справляться. Так как ничего другого она не умела, только тело своё молодое трактирным завсегдатаям за копейки отдавать, то и дальше промысел этот продолжала.
По небольшой далёкости ума своего, не слишком задумывалась о последствиях, но однажды почувствовала, что отяжелела. Таких дел Луиза совсем не знала. Она и отца то не слишком понимала, что прикажет, значит нужно так, то и делает. Всякие его разговоры и вовсе для неё словно тайна непостижимая. А он как начнёт рассуждать, благо – ни кто ответить не может и поспорить тоже. Луиза молчать привыкла.
Деятельность свою, оттого, что живот тяжел, сворачивать не стала. А мужикам всё одно – хоть с животом, хоть нет, раз задёшево нужно пользоваться. Порой некоторые по жалости и доброте душевной больше заплатят. Но однажды, человек хороший попался из заезжих, так он, совет дал Луизе, что нужно бы поостеречься, а не то болезнь нехорошую подхватит. Нужно бы, сказал, другим делом заняться. Ведь не ровён час и ребёнок появится, как будет она растить кроху? Нехорошее это дело, то чем Луиза занимается. Так и сказал.
Думала разное потом, но слова того человека не забывала.
Когда тяжело стало ходить, пошла в лечебницу городскую. Приняли, помыли, уложили в чистую постель, и до самых родов жила там Луиза. А как родила, отлежалась маленько, а потом вещички собрала и ушла раненько поутру. Никто не остановил.
Дома отца не оказалось. Туда-сюда кинулась. Соседи рассказали – помер он, схоронили на городском кладбище, там, где нищих и неизвестных хоронят. Сходила девушка на кладбище, могилу не нашла, поплакала, да ушла восвояси.
Поняла она, что одна совершенно осталась. А делать, только одно умеет, мужчинам услуги оказывать. Вспомнила слова одного из них, мол, есть заведение, в котором работать можно, и жить. Вроде как, под надзором у полиции и доктор ежели чего проверяет. Решила Луиза не искушать судьбу, идти туда, где для неё теперь самое лучшее место.
Поутру пошла в заведение, что недалеко стояло, через две улицы от дома. Хозяйка приняла. Выслушала невесёлые рассказы девушки, осмотрела внимательно, а потом велела идти в полицейский участок на учёт становиться, да справки получать.
Через неделю, с небольшим узелком, в котором пара белья, одно платье и документ, что выдали в полиции и назвали «желтым билетом», пришла Луиза на постоянное поселение в дом терпимости – мадам Агнессы.
Глава 2
– Да что это ты делаешь, совсем не видишь куда льёшь? – раздраженно дёрнула рукой графиня, – Вот непутёвая, ну точно – вся в мать. Точно. Что она – опустилась ниже некуда, только нищету плодить умеет, что дочь – неповоротлива словно черепаха. Ничего нормально не исполнит. Терпение моё, знаете ли, не безгранично.
– Простите госпожа, – Виолетта судорожно вытирала пролитые капли чая.
– Да? Простите? Я уже и не рада, что взяла тебя. Вечно какие-то огрехи. Иди и принеси новую чашку. Я что, по-твоему, должна пить из этой, – графиня оттолкнула чашку с чаем и на стол пролилось ещё больше, – Давай, чего встала, убирай! О Господи, за что мне такое наказание! Это же какая-то пытка земная.
Быстро, служанка стала прибирать, но неловко задела сахарницу и та тоже опрокинулась на стол.
– Невыносимо, просто невыносимо! – причитала графиня, глядя на бессмысленные попытки горничной всё убрать, – Завтра же, пошлю управляющего