Где когда-то… но это случилось так давно, что она уже обо всем забыла.
Кожа. Запах кожаной перчатки во сне. Такой отчетливый. Черная балаклава с прорезями. Ее внезапно пробрала дрожь. Страх никуда не делся – оставался с нею: грубый, обнаженный. Такое никогда не забудешь, сколько ни притворяйся, что ничего не случилось.
Когда погибли родители, Сэм без особой радости, без всякого энтузиазма взяли к себе дядя с тетей. Девочка была совершенно им не нужна, она стала лишь помехой в их бездетной жизни, в их пустом и безмятежном существовании.
Дядюшка был брюзгливым мужчиной с уныло повисшими усами, его раздражало абсолютно все: шум, невыключенный свет, утренние новости. Он, постоянно шаркая, ходил по мрачному дому, щелкал по барометру и жаловался на погоду, хотя сроду не делал ничего такого, на что погода могла бы повлиять. Он сидел в кресле, перебирал пинцетом коллекцию марок, иногда поднимал голову и бормотал: «Остров Ванкувер, десять центов, голубая. Занятно». После чего снова погружался в молчание.
Тетушка была холодной, мрачной женщиной, она вечно обвиняла Бога в своей судьбе, однако каждое воскресенье неизменно ходила в церковь и возносила благодарности. Она шла по жизни, накапливая богоугодные дела, дабы обрести блаженство в загробном мире. Первое богоугодное дело – вступила в законный брак с дядюшкой. Второе – удочерила сироту Сэм. Третье – пригласила на чай викария с женой. Четвертое – вступила в общество «Самаритяне»[2] (трудно представить, какие она могла давать советы). Пятое – отнесла в полицию найденный кошелек. У тети накопилось более трехсот богоугодных дел: она заносила их в специальный блокнот, который однажды обнаружила Сэм. А ведь с тех пор прошло уже двадцать лет. Интересно, сколько еще всего за это время добавила туда тетушка?
Как странно возвращаться в прошлое. Образы со временем изменяются, пытаясь обмануть тебя своими черно-белыми фильмами, выцветшими фотографиями, ржавчиной, морщинами, слишком короткими «дворниками». Просто в голове не укладывается, что все это когда-то было новым и что все нынешнее, что окружает нас сейчас – на улице, в витринах магазинов, – в один прекрасный день тоже станет старым.
Дождь на несколько секунд вдруг усиленно забарабанил по стеклу, а потом стих – словно бы ребенок бросил горсть камушков. Черные буквы в газетном киоске мелькнули перед ней, словно кадр из фильма, и исчезли.
– Кен, стоп!
– Не понял! В каком смысле?
– Да машину остановите! Бога ради, остановите машину! – закричала Сэм.
Он припарковался на месте, которое только что освободило такси, а она дернула ручку и распахнула дверь. Брякнул велосипедный звонок, велосипедист вывернул руль, налетел на поребрик, сердито закричал.
Сэм выскочила из машины, чуть не упала на тротуар и побежала назад, к газетному киоску.
– «Стандард», – сказала она, схватила газету и, вытащив кошелек, дрожащими руками открыла его, вытряхнула несколько монеток, часть мелочи при этом просыпалась на землю.
Сэм