Александр Александрович Петрушкин

Белый шум. Стихотворения


Скачать книгу

но не скоро,

      но точно – так же берег далеко

      расчерчивает бездну своим светом

      и рыбине становится легко.

      О, небо, что свершается над нами,

      о, рыба, та, что бабочка и рой

      из бабочек размноженных ногами

      идущего из кожи высоко.

      Лицо

      скопление ворон,

      галдящее чтоб я

      к воронке их припал,

      ожечь свои края

      орехом обрасти

      как воздухом, ночным

      холодным всплеском волн

      у господа в горсти

      где этот тёплый парк

      похожий на меня

      в бинарный код степи

      он из любви собрал

      где капище ворон

      с моим почти лицом

      растёт и смотрит вниз

      туда где я рождён

      шестого сентября

      в своё гляжу лицо

      и рядом их глотки

      скрипят как колесо

      «И воздух встанет, как ребёнок…»

      И воздух встанет, как ребёнок,

      и тело хрупко обоймёт,

      светясь внутри своих потёмок,

      которые за тем поймёт,

      чтоб рыбу вытащить наружу,

      чтоб задыхалась она здесь

      от счастья, что её снаружи —

      как стужа – сберегает речь.

      «Во мне по утрам живёт орфеева голова…»

      Во мне по утрам живёт орфеева голова,

      выходит со мной в новый Иерусалим —

      засовы её крепки, хотя и скрипят,

      глаза открыты и мир, как вдова, горит.

      Ходики изнутри у неё стучат —

      говор смутен, словно аккадский, или

      выжженная на лбу у осла печать

      времени, что с морем во мне забыли.

      Медленно ключ творит в скважине оборот,

      ощупывает в темноте лобную, затылочную или темень,

      Аид, который каждый из нас – пока он плод,

      голоса стебель, сжатый светом тяжёлым в семя.

      Слышу, как тик, этот ключ, кодировку, ход —

      так отверзаются ямой часы за стеною

      и, как колодец из человека похож на код,

      так и пустоты во мне равны со мною.

      Их заполняет небо, парковый шелест, звезды

      лицо удлинённое до ночи кромешной и слепца, что предметы

      делает речью своей, движением пустоты

      и, словно лёд в гортани, выжигающим светом.

      И расширяется орфеева голова, словно тропа

      по которой всплывут со мною

      эти ошмётки неба тире песка

      дерева или адского перегною,

      и каменеет волна, как слепой прозрев,

      и выжигает, как лев, всё нутро обузы,

      и ты – словно выстрел – вдаль от себя летишь

      там, где шумит, как раковина расширяясь, голова медузы.

* * *

      Сергею Ивкину

      Нищий, гулкий и тяжёлый

      небом что болит в зубах,

      переходит тьмы дорогу,

      и целует тьму в уста

      красно-белое дыханье —

      в тьме ангиною горит

      неизвестный авиатор —

      меж двух выдохов