не одинок, там столько ароматов, ведь для коньяка были отобраны лучшие сорта винограда.
– У кого?
– Думай, что говоришь.
– Зачем мне думать, когда хочется просто поговорить.
– С тобой невозможно, Муха. Дай поесть спокойно, – не отрывая морду от тарелки, повернулся к ней задом Шарик.
– Да ешь, кто тебе не дает.
«Кто мне только не дает. Но все не то, все не то», – про себя пробурчал Шарик.
Муха же ненадолго оставила его в покое и попыталась занять себя чем-нибудь, напевая бархатным голоском: «Как же мне хочется, как же мне хочется вам насолить. Я не злопамятна, это всё одиночество, на которое вы меня обрекли».
– Шарик, я давно хотела тебя спросить.
«Черт! – огрызнулся тот про себя. – Сейчас начнет разводить на чувства. Ну что за дурацкая женская привычка лезть в душу на голодный желудок?!»
– Ты никогда не хотел быть человеком?
– Хотел, конечно, хотел… только расхотел, после того как прочел «Собачье сердце».
– О чем книга? – лениво спросила Муха, всем своим видом демонстрируя равнодушие к литературе.
– О полном распаде иллюзий. После этой книги вижу один и тот же сон.
– И что там? – заинтересовалась Муха.
– Кот.
– Кот? – чихнула Муха.
– Ты не простыла? – сверкнули заботой зрачки Шарика.
– Нет, у меня на кошек аллергия.
– А кот не простой, говорящий, – убрал последнюю макаронину Шарик, облизнулся и положил морду рядом с миской.
– И с кем же он говорит? – еще раз чихнула Муха и виновато зажмурилась.
– Со своим хозяином.
– А-а, – понимающе завыла Муха, – это значит, что ты, как всякая собака, в поиске хозяина.
– Да, только у этого хозяина моя душа.
– Черт, как все запутано, дай подумать… Значит, в прошлой жизни ты был человеком, а в следующей будешь котом.
– Этого мне только не хватало.
– Да, нежности тебе всегда не хватало.
– Ну, по крайней мере будет повод жить долго, – не слушал ее Шарик. Он закрыл глаза и задремал.
«Какая из жизней сработает на этот раз? – думал про себя Шарик. – Если политика ушла в бизнес, старики требуют реставрации, средний класс обнищал, молодежь подсела на алкоголь, наркота изолирует их от подлинных переживаний души и тела. Артисты, художники, писатели – фуфел, культивирующие стёб и цинизм. При низком уровне жизни низок и уровень духа, хотя цинизм – это не плохо, в нем гораздо больше правдивого, чем в демократии, чем в либералах, ставших консерваторами, удерживая власть. Только хочется спросить у них: а что в консервах? – Тушеное мясо рабочей силы, из него можно приготовить любое блюдо, лишь бы хватило водки, люди будут бухать и пахать, на то они и созданы. Уважение – где оно? Хотя бы к себе самому, люди готовы отдаться за несколько сотен, за несколько макаронин, – посмотрел на пустую миску Шарик. – Фигурально, а некоторые даже на полном серьезе готовы. Что же сделало нас скотом, таких чувствительных и разумных? Что?»
Я сидел на двадцатом