навсегда ушедших, мы часто говорим об их чуткости и отзывчивости, но больше в общей форме. А вот, по-моему, хоть и малый, не броский, но очень выразительный пример деятельной отзывчивости на чужую нужду или беду.
К Казакевичу обратился один старый писатель, как-то утративший за годы эвакуации права на свою квартиру, с просьбой о помощи. Казакевич, в свое время вдоволь намыкавшийся по углам и комнатушкам, снимаемым на разные сроки, теперь занимал хорошую квартиру. Конечно, он звонил и писал куда нужно, но, видя, что дело это затяжное, а человеку, который, кстати сказать, не был ему ни братом, ни сватом, попросту негде ночевать, потеснился, поселив у себя старика с женой впредь до исходатайствования им жилья. Они прожили у него около года. Не думаю, чтобы такая простая форма отзывчивости встречалась у нас слишком часто.
А сколько можно было бы привести примеров всегдашней готовности Эммануила Генриховича помочь самым деятельным, практическим образом брату писателю, пришедшему к нему с рукописью, попавшей в редакционно-издательский затор, начинающему из провинции, студенту, фронтовику-инвалиду, всякому доброму человеку, постучавшемуся в его дверь.
Как редко кто, он умел порадоваться заслуженному успеху товарища, носиться с какой-либо журнальной новинкой или рекомендовать, продвигать чью-нибудь рукопись, в которой он увидел нечто настоящее, существенное, хотя бы не совершенное еще по форме.
Знакома была всем нам, его друзьям, и его едкая беспощадность характеристик того, что встречается в литературе претенциозно-надутого, фальшивого, своекорыстного.
Нам долго и долго будет недоставать его удивительной по остроте понятливости в беседе, о чем бы ни зашла речь, – с полуслова, с намека.
Ни при деловой встрече в редакции, ни в домашней обстановке, ни в дальней дороге (одну из моих сибирских поездок я завершал вместе с ним; мы проезжали места, где он был когда-то директором театра, затем председателем колхоза), ни на родине, ни за границей (ранней весной этого года мы бродили с ним поздней ночью по улицам Рима, он отлично – навык разведчика – ориентировался в любом новом месте) – никогда и нигде с ним не могло быть скучно, разве что на каком-нибудь из наших длинных заседаний. Но в последнем случае – стоило только, улучив минуту, выйти с ним покурить, и все то, о чем томительно шла речь на заседании, приобретало куда более оживленный интерес.
Однако замечу, что, при его живости характера, энергии и усвоенных повадках боевого командира, он, в отличие от многих наших собратьев, не был оратором – здесь он был застенчив до крайности.
Долго и долго будет недоставать возможности поговорить с ним о только что прочитанной книге, газетной новости, о какой-нибудь поездке, о случае из области литературного быта, о забавном и серьезном, самом серьезном и значительном (вплоть до таких раздумий, какие не могут не приходить нам в эти дни еще такой свежей утраты).
А миллионам его читателей будет недоставать