многое сходило с рук. Школа вообще хорошо учила врать и обманывать. Во всём: от понтов перед сверстниками, списываний и прогулов до успешного ответа у доски без малейшего знания о предмете.
Случалось, что я вырывал страницы с замечаниями и плохими оценками из дневника или зарисовывал их, ссылаясь на проделки младшего брата и домашних животных. К тому же, с неприятными известиями всегда можно было пойти к отцу – он выслушивал спокойно, никогда не ругался и доносил всё до супруги в мягкой форме. А ещё отец снабжал меня научной фантастикой вместо скучной школьной литературы, никогда не платил денег на родительских собраниях, называя их сбор вымогательством (с точной ссылкой на статью Уголовного кодекса), и вызывал моё восхищение умением думать своей головой, а не слепо подчиняться правилам по первому требованию как мама.
При общении с родительницей любая оплошность и отклонение от норм несла в себе риск спровоцировать истерику. К моему колоссальному облегчению, после младших классов она всё же ослабила железную хватку и уже не контролировала выполнение «домашки».
Зато на моих глазах мама стала превращать себя из самой красивой женщины в обычную тётку: мелировать волосы, укладывать их лаком, злоупотреблять косметикой… Я совершенно не понимал, зачем нужно уродовать себя, скрывая вполне симпатичные морщины и седину. Это воспринималось как очередное предательство: мало того, что она проводила больше времени на работе, чем с нами – теперь лицо «для общества» оказалось важнее лица «для близких».
Про себя я отметил тогда её возраст – тридцать пять – и решил, что это – какой-то рубеж, после которого женщины стремительно «портятся». Надо успевать любить их до него.
Наблюдение за родственниками сформировало у меня пренебрежительное отношение к работе. Из рассказов о папиных предках, которые умели хорошо устроиться даже во время войны, а также записи «склонен к насильственным действиям в отношении начальствующего состава» в военном билете отца, я сделал вывод, что дух свободы у нас в крови.
Дед, подорвавший здоровье на работе ради материального блага семьи, стал моим антигероем – примером того, как мне не хотелось бы прожить свою жизнь. Ведь значительная часть его сбережений обесценилась после развала СССР, а родные и близкие не питали к нему ни глубокого уважения, ни особо тёплых чувств – в их памяти он остался суровым и нелюдимым. Нравился «правильный» дед только маме.
«Работай чтоб не вспотеть и ешь чтоб не усраться», – так звучала переданная мне отцом «жемчужина мудрости», поучающая умеренности и в труде, и в потреблении. Я успешно применял первую её часть в жизни и старался по возможности не напрягаться – обычно это приводило к наилучшим результатам. Например, во время летней практики я нехотя махал лопатой, напевая и пританцовывая. «Вот ты, Борис, делаешь всё „тяп-ляп“, – негодовала учительница-надзирательница, – но у тебя почему-то