а сделает по-своему. Стали жить, к Мише он неплохо относился, не обижал. Вскоре уехали мы в лес, километрах в пятнадцати от села. Назначили моего мужика лесником. Место глухое, но красивое, две речушки там, дом большой. Поди помнишь?
– Смутно. Высокое крыльцо, две большие березы нарпотив, перевернутая бочка, в которой собаки жили.
– Так, только крыльцо не высокое, березы небольшие. Тебя маленького увезли оттуда. Вот там мы и жили, дети пошли, один сын, второй… а перед войной и ты родился. Всё сыновья рождались, а дочерей не было. Как бы сейчас хорошо дочку-то иметь. Что с вас, парней-то, а она за мной бы и присмотрела. Женам-то вашим я ведь не нужна, обуза только. Судьба уж моя такая. А тогда жить стали хорошо, всё появилось, старшие ребята в школу ходили, на лыжах бегом в село, далековато было все-таки. С тобой любили все нянчиться, баловали. Бывало, ляжешь на койку и кричишь: «Качайте!» Большой уже был. Ребята охотились, ружье было, собаки. Правда, весной зверя не били. Бывало козу дикую догонят на лыжах по насту, погладят и отпустят. Она бедная, дрожит вся, стельная ведь. Баловались, конечно. Да что с них взять, дети. Отец целыми днями на лошади по лесу кружит, стога сена проверяет, да и друг ие дела у него. Я по дому управлялась: корова, овцы, ты еще маленький. За всем присмотр нужен был. Жили неплохо. Отец не пил, не курил. Михаил уехал в город, стал работать на заводе… да тут эта война-лихоманка, будь она проклята…
– Не плачь, ма. Прости, растревожил тебя.
– Ничего… Много лет уже прошло, а все – как сейчас. Миша сразу добровольцем ушел на фронт, восемнадцать ему уж было. А через год получили похоронку… Скончался от ран в госпитале… Писал в письмах, чтоб ружье не продавали… Думала, с ума сойду, а вот до сих пор дожила. Зачем только? Потом и до отца твоего дошла очередь. Решил он в лесу нас не оставлять. Купил дом в рабочем поселке Горный, недалеко от города. Крайний на улице, речной домик был. Да ты уже это должен сам хорошо помнить. Десять лет в том доме прожили. Перевез нас отец, да на войну отправился.
– Я помню, как на телеге ехали очень долго. Дождь начался. Меня чем-то укрыли, а когда телега наклонялась на неровной дороге, мне почему-то в рукав куртки заливалась вода. Как сейчас чувствую, даже холодно стало.
– Может, и дождь был, не помню. Как в тумане всё было. Вас троих ведь еще надо было подымать. Вот и мыкалась. Весной и осенью на полях в совхозе горбатилась, да и по дому все надо было успевать, накормить, напоить, обиходить. Коровы-то жалко было лишиться. Кормила и поила нас. Без нее умерли бы с голоду. А с ней, матушкой, лебеду-то не ели. Вскоре старший-то из вас уехал в город работать. Средний оформился электриком на рудник. Ты в школу пошел. Им-то двоим не до учебы, жить на что-то надо было. Взрослыми становились. От отца последнее письмо получили в апреле 45-го года. Через несколько лет выдали бумагу, что он – без вести пропавший. Пенсию на тебя начислили аж 182 рубля, это