без лимона под горло —
как шарф шерстяной или стук.
всё ссут здесь поганые суки
по улице Сони Кривой,
и делает боженька снимки,
а может быть кто-то другой.
Ты помнишь давыдовский точный
глоссарий – пойдём за водой,
где к потерялась за выдох,
и топчет сугробы ногой
[у К появляются губы
и рыло с химмаша братка,
ещё червоточные зубы,
и даже желанье глотка].
Ты помнишь/припомнишь, как смерти
стихами закроенный пол
в коньяк заливался Сысертью,
и пился за каждым углом,
как ссали под окнами суки
сливая челябу в ебург,
и глобус крутил эти звуки,
как будто бы ехал в Москву.
Ты помнишь, что вспомнится дата,
когда разломали ребро
[в закуске закрытые рядом]
две суки и стало светло
под скрипом солёного снега,
закрытого в каждом узле —
лимон, в коньяке закипал и
агукал Кальпидию в Че.
Ты помнишь, как небо, чирикнув
в две спички, зажглось и спаслось,
как двум, пережившим верлибры,
по бабам мужицким спалось,
Свердловск начинался сюртучный,
все суки махали вослед
лимонного цвета платками,
линяя в коньячный ответ.
(15/12/12)
«Сквозь потный снег, сквозь ожиданье, сдирая корочку бобо…»
Сквозь потный снег, сквозь ожиданье, сдирая корочку бобо,
идут двенадцать [непохожих на время наше] поясов,
как часовые и якуты, насторожились, вой взвели —
гори, гори, не угасая на темноте бумаги, шрифт!
Сквозь плотный снег [в воде солёной] дрожит, как голый, самогон —
идёшь по Репина и плотность теряешь, прикусив озон,
и видишь: с острова на встречу идут двенадцать часовых,
по краю движущейся речи, как пёс вцепившейся в кадык.
Они идут по твёрдым водам несовершённой немоты,
идут на свет, скрипят, как свечи, их [в шарф заверченные] рты,
и Бог [разобранный в стаканы], в пластмассе льдистой шевелясь,
горит, в часах не разбираясь, и дышит в трещины, как язь.
(7/12/12)
[Тварь из поселка Роза]
И всякой твари выпадает дважды свет
в проваленном до ада, будто Роза,
поселке – за Челябинском в кювет
свалился ангел-бомжарёк. Вот поза,
вот понимание, вот с Розенталя вид,
чтоб всякой твари с небом всё возможно —
договорился и теперь лежит
среди травы и ждёт, как передоза,
что полетит насквозь его, на свет,
вся местная братва из насекомых
в провал и яму, под которой нет
последней твари и её знакомых.
Вот он лежит и чувствует – лицо
его облапал чёрный энтомолог —
читай: шахтёр (считай с твоим творцом
теперь их трое). Дело к эпилогу
здесь