здорова и весела.
Гридница одобрительно загудела, каждый из присутствующих вытянул руку с чаркой к самому потолку, даже крошка Милада встала с ногами на лавку:
– За трисветлую княгиню Велену!
Вся дружина князя и вся дружина Лучезара от всего сердца, от всего блага пили за здоровье княгини, но не было той покоя и радости. Бывает такое, что добрые слова, сказанные не к часу, вдруг заставляют сердце тоскливо сжаться и затаиться где-то глубоко-глубоко, как мелкая рыбка таится между донных камешков. Так и сердце княгини вдруг затрепыхалось – «будь здорова»… Каждый день чувствовала Велена свою вину перед любимым Гнежко, каждый день, встречая в переходах Миладу или ее сестер, чувствовала горькую тоску и тягостную боль. «Будь здорова»… Ведь каждый дружинник уже понял, что прекрасная лебедушка оказалась с изъяном, ведь каждый дворовый уже знал, что малиновый куст затаил в себе ядовитую гадюку… Неужели никогда не будет у Велены счастья? Неужели так и придется ей жить, в стыдливом молчании отворачиваясь, когда обратятся к ней?
Велена посидела еще немного и, не выдержав, наконец наклонилась к уху Гнежко:
– Свет мой, я утомилась сегодня, позволь пойти отдыхать?
– Лети, лебедушка, – украдкой тронув ее чуть вздернутый нос, кивнул Гнежко. – Оставляй меня скучать по тебе.
– Встреча после расставания слаще меда, – ответила она ласково.
Бережно тронула княгиня плечо князя на прощание и отправилась в покои. За ее спиной послышались первые слова ясненки – веселой песни, которую обычно поют под окнами молодцы, выманивая девушек на вечерние прогулки.
На горизонте, далеко за пределами Северной Полмы, уже занималась нежная весенняя заря, когда Гнежко, усталый, но переполненный радостью, тихо отворил двери в опочивальню. В приятном полумраке комнаты виднелось роскошное спальное место, устланное шкурами, каждую из которых князь знал, как другие помнят детские песенки. Он любил перебирать мех, любил приятный запах шерсти и никуда было не деть вильчурову* кровь, текущую в его жилах. Волк – он и есть волк, сколько бы поколений не отделяло его от славных предков. Гнежко беззвучно притворил дверь, снял на пороге сапоги и направился к груде меха. Там, среди шкур, должна была отдыхать его возлюбленная голубка, его нежная синичка Велена. Она не будет серчать, не будет обижаться, что он так загулял – только обнимет крепко-крепко и прижмет к сердцу. Осторожно двигался князь в потемках, не зная, что движется навстречу той беде, о которой и слов не сказать, и мыслями не помыслить.
– Веленушка, – ласково позвал Гнежко, протягивая руки к мехам. – Голубка моя… Спишь?
Но руки так и не нашарили Велену, будто и не было ее здесь. Кровать холодна, а меха разбросаны, словно кто метался в бреду или того пуще – боролся. Гнежко нахмурился и огляделся получше… И только тогда привлекло его взгляд тихое движение, только тогда