еврей. – Я вот, между прочим, тебе, Ю, такую уймищу денег бы за возврат его отвалил, что даже только от одного упоминания о их сумме в Москве кремлёвская звезда закачается. Битком родственнички «УАЗ» деньгами набили, как услышали о горе моём, да и к тебе послали. В настоящее время он как раз внизу, у входа стоит…
– Нет! – не дав договорить, воскликнул Ю. – Ты угадал почти – оправка, выбранная мною для бриллианта, не что иное, как собственный член, и именно потому мне и неудобно показывать его, а наши дальнейшие переговоры по поводу продажи смысла совершенно лишаются. Не стану я ради жалких денег, в которых совсем недостатка не испытываю, естество биологическое тревожить! А денежки, они тебе, Хасид, службу хорошую могут сослужить – задавишь ими партнёров, коли правда много.
Вздохнул Хасид, в стороны костлявыми руками развёл и печально на ширинку корейца фартового уставился, туда, где обрёл своё пристанище новоиспечённый «генерал Чо».
Все, кто в номере находился и разговор слышал, были шокированы просто. Ошарашенные супероригинальными откровениями Ю, люди на мгновенье потеряли дар речи. Но зато, как только из оцепенения вышли, так сразу градом вопросов осыпали:
– Писать не мешает?
– Эй, Ю, у тебя крыша часом не поехала?
– Зря, корешок, отважился ты на такое. Если кому драгоценность твоя понадобится сильно, так ведь вместе со всем хозяйством отчекрыжат!
– А трахаешься как?
– Как жена на такое безобразие смотрит?
– Эх, Ю-Ю! Что же ты наделал? Ты же даже в гробу спокойно полежать не сможешь. Только и будешь переживать, что шустряк какой раскопает могилку да и писюн оттяпает.
Вопросы обильно сыпались, но не доставали. Зато последний доконал, и Ю, словно гаишник, решивший остановить всё движение, поднял вертикально вверх руку, и товарищи смолкли дружно.
– Одно скажу вам, мужики: хорошо камешку в бородавочке у меня на члене – и ему хорошо, и мне прекрасно. Живём мы вместе, как голубки, и друг другу не мешаем совсем. И что ещё интересно: к бородавке своей я совершенно по-другому относиться стал и даже горжусь ею. Она теперь вроде как благородною стала, с царским алмазом вплотную сблизившись. Так что не удивляйтесь и не осуждайте, тем более что оправку такую мне один очень хороший человек посоветовал. Понимающий. Даже только из одного уважения к нему я бы бриллиант в член собственный засунул.
Ю умолк, а коллеги, вполне удовлетворённые ответом, за прежнее дело принялись.
Хасид, по-блатному пальцы покрутив веером, сказал с досадою горькой:
– Молодец, Ю! Не будь я дураком, так же б, как и ты, в хрен камень замуровал да поглубже, так, чтобы вообще его оттуда нельзя вынуть было.
Вздохнул еврей и с тяжёлой грустью в голосе, словно навсегда с бриллиантом расставаясь, добавил:
– Жизнь – она как зебра: сегодня полоска чёрная, завтра – белая. Не может чёрная быть всё время одна, белая всё равно должна появляться.
Сказал это Хасид и за игорный стол уселся, а Ю и О вместе с офицерами у фуршетного столика зависли, явно играть