хочет говорить, – медленно проговорил Джонсон.
– Не хочет или… не может?
Врач кивнул.
– А-а, вы заметили?..
– У цыпленка тоже есть крылья, но это не значит, что он умеет летать.
Доктор Джонсон удивленно вскинул брови, и я поспешил пояснить:
– Дядя… мистер Макфарленд хочет сказать, что внешность бывает обманчива.
– Да-да, разумеется… – Врач раскрыл тоненькую больничную карточку. – Так вот, вчера мы сделали несколько рентгеновских снимков. Насколько можно судить, какое-то время назад мальчик, возможно, перенес серьезную травму трахеи. Гортань повреждена, со временем ее функция может восстановиться… а может и не восстановиться. Ну а кроме того… К сожалению, у меня почти нет опыта работы с такими детьми, к тому же я терапевт, а не психолог, но в специальных журналах я читал, что дети, подвергавшиеся регулярному насилию, могут страдать потерей памяти… и речи тоже.
Я раскрыл свой блокнот, чтобы сделать еще несколько заметок.
– Что вы имеете в виду, док?
– Потеря памяти – это своеобразный защитный механизм, который позволяет ребенку забыть о причиненных ему страданиях. Ну, как если бы на жестком диске компьютера автоматически удалялись файлы, содержащие вредную информацию, которая способна обрушить всю операционную систему.
– То есть мальчишка может рисовать, как Микеланджело и при этом – не помнить своего собственного имени?
– Совершено верно.
– А потеря речи?
– Это тоже защитный механизм. Дети, которых регулярно избивают по поводу и без повода, стремятся говорить как можно меньше, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания и не напоминать взрослым о своем существовании. Логика тут самая простая – чем меньше их замечают, тем реже бьют. Кроме того, когда такие дети пытаются что-то сказать, им чаще всего приказывают заткнуться. А если учесть, что у этого конкретного мальчугана имеются механические повреждения гортани, то нет ничего удивительного, что он производит впечатление немого.
– Как вы думаете, сможет ли он когда-нибудь говорить?
Врач покачал головой.
– Этого я не знаю. Если со временем его гортань и голосовые связки восстановятся, тогда, возможно, он и заговорит… если захочет, но это полностью зависит от него. В любом случае форсировать события не следует. Еще раз повторю: я не психолог, но мне кажется, что говорить он начнет только после того, как убедится: в этом мире есть люди, которые готовы его выслушать. До сих пор такие люди ему не попадались, так что пытаться разговорить его сейчас означает… грести против течения. Очень сильного течения.
– Теперь понятно, почему он ни на секунду не расстается со своим блокнотом, – сказал я.
Джонсон кивнул и закрыл карточку.
– Да, рисунки просто замечательные. Он делает свои наброски со скоростью профессионала-мультипликатора, к тому же у него, несомненно, талант. Я никогда не видел ничего подобного.
Дядя кивнул.
– Как