Орхидея. Николай Гарин-Михайловский

всю иллюзию разобью… Когда тридцать лет пишешь… Где я шапку свою дел?.. Я и дочери своей говорю: бери лучше правофлангового в мужья, чем писателя, – какой муж писатель? Иллюзий никаких, ночь пишет, днем или с друзьями по трактирам пропадает, или спит, и при всем этом хорошо еще, если через несколько лет после свадьбы не примется за пополнение пробелов по части женской души… (Показывает на Беклемишева.) Вот кого зовите: рыцарь без страха и упрека…

      Босницкий. Тот рыцарь, который стоит перед малюткой гор. (Показывает Рославлевой на Беклемишева.)

      Так целуй его смелее

      И смотри, ребенок мой,

      Рыцарь духа пресвятого

      В этот миг перед тобой.

      Рославлева. (всплескивая руками). Владислав Игнатьевич!..

      Босницкий (слегка смущенно). Художник не рыцарь? Благороднейший из всех рыцарей… как Данте определяет художника: «Jo mi son uno che quando amore Spiro noto in quel modo dei detta dentra, vo significando».

      Зорин. Ходячая энциклопедия… Переведите хоть.

      Босницкий. «Я так создан, что мною руководит, любовь, и что она мне диктует, то я и пишу». Художник! Он любит, боготворит все то, что жизнь. Это его храм, где все тянет его с неотразимой силой… Все старо в этом храме, как мир, и ново, как тот луч, который играет в том разноцветном фонаре… Ребенок и мудрец – два вечных естества художника…

      Зорин. Поэтому вы и предлагаете целовать его? Че-ерт! (Машет рукой, кланяется и уходит.)