он молчал в силу печальных обстоятельств… – Целитель с грохотом выдвинул один из ящиков в необъятном шкафу и наклонился над ним, что-то разыскивая. – Итак, тебя здорово трахнули и отшибли память, свидетельством чего является твой странный вид, неуверенные движения и затуманенные глаза… хотя они слегка оживились, когда ты вспомнил о Зие… – Не прекращая говорить, Арток вытащил связку бурых сухих листьев, бросил их в медную чашу и пристроил сосуд на очаге. – Ну, раз болезнь установлена, перейдем к ее лечению. – Он кивнул на чашу, над которой завивался сизый дымок. – Я дам тебе прекрасное средство… прочищает мозги, как наждак – затупившийся меч. Ну-ка, вдохни!
Одинцов, имевший опыт с афганской продукцией, которую тоннами жгли на кострах, потянул носом – на него пахнуло кислым и едким. Не гашиш, не опиум, однако сомнительное зелье… Вероятно, какой-нибудь местный наркотик… Он поглядел на бар Занкора. Целитель, широко распахнув дверь, подставил лицо свежему бризу.
– Смелее, октарх! Покончим с этим делом, и отправляйся в объятия Зии!
Дьявольщина! А вдруг поможет? Он поднялся, шагнул к очагу, невольно сдерживая дыхание. Сизый дым накрывал чашу плотным колпаком, напоминавшим шапку миниатюрного атомного взрыва; бурые листья сухо потрескивали, обращаясь в пепел. Бар Занкор запрокинул голову, свет серебристой и золотой лун играл в его глазах; кажется, он беззвучно смеялся.
«Проклятый колдун…» – подумал Одинцов, склоняясь над грибовидным облачком.
Он глубоко вдохнул. Молния прострелила виски, разорвавшись под черепом, словно граната. Еще раз, и еще… В памяти стремительным калейдоскопом начали раскручиваться беспорядочные кадры немого фильма. Назад… назад… назад…
Хрипло застонав, Одинцов выпрямился, обезумевшими глазами уставившись в блестящий полированный щит. Там отражалось чужое лицо, молодое, совсем незнакомое, с гривой светло-каштановых волос и серыми глазами. Лицо мужчины, еще не достигшего тридцатилетия и так непохожего на экс-полковника Одинцова…
Он вскрикнул и прижал ладони к вискам.
Глава 3
Проект
Он мчался в прошлое. Нет, не мчался – падал! Стремительно падал к тем годам, когда малолетний Гоша Одинцов катался с дружками на санках, а летом плавал в широкой Оби у Октябрьского моста, когда дни казались такими длинными, жизнь – бесконечной и не было на свете города лучше и уютнее Новосибирска. Далекие, такие далекие шестидесятые… детство, которое не возвратить… отец и мать, которых он похоронил пятнадцать лет назад, вернувшись из Анголы… Или из Никарагуа?..
Жили они у Золотой горки, на самой городской окраине, рядом с крохотной речкой Каменкой. Сюда по проспекту Дзержинского ходил трамвай, и кое-какие остановки Одинцову помнились: гостиница «Северная», Дворец культуры имени Чкалова, парк с каруселью и качелями. Во Дворец он бегал лет с двенадцати на секцию самбо – врал, что ему уже четырнадцать, потому что слишком юных борьбе не обучали. Но он был рослым и крепким