горячей. Осколки земли разлетаются. Стремительно. Даже как-то слишком стремительно, вот только что были – и уже ничего нет. Понимаю, что наш Дом летит куда-то в бесконечность – с огромной скоростью, обгоняя самый свет, и только какие-то системы внутри дома помогают нам не расплющиться в кровавое месиво.
И всё.
И темнота за окнами. Непроглядная. Ночью такой темноты не бывает, я, оказывается, раньше и не знал, что такое темно.
Теперь знаю.
Темно – это после конца света.
Смотрю в темноту, ищу какие-то элементарные частицы, которые, говорят, должны были остаться… ничего они мне не должны.
Не нахожу.
Запасов воздуха – на 5 лет.
Воды – на 5 лет.
Биомассы – на 5 лет.
– Смотри.
Одоевский показывает на экран. Не понимаю. Длинный коридор, каких множество в Доме, ряд дверей.
– И?
– Дальше смотри.
Смотрю. Что еще остается-то, вся вечность впереди…
– И? – Одоевский толкает меня в бок.
– И что?
– Не заметил?
– Н-нет…
– Еще смотри… эх ты, куда пялишься, на время смотри!
Смотрю на время в углу экрана, двадцать-двадцать-двадцать, хорошее время, можно загадывать желание… Нет, тут другое что-то, не будет Одоевский волноваться из-за каких-то там желаний…
Спохватываюсь, снова смотрю на время: двадцать-нуль-нуль-нуль-два. Тоже красивое число…
– Кто-то… время отмотал?
– А я о чем…
– А что вы на меня так смотрите? Не я отмотал…
– Да верно, где тебе…
Вздрагиваю, хочу ответить что-нибудь обидное, не отвечаю.
– Вон ты идешь…
Смотрю, да неужели это я, почему у меня походка как у пьяного пингвина, да неужели я такой, да быть не может. Долго мнусь перед одной из дверей, стучу, говорю что-то, на экране не слышно, что. Наконец, исчезаю за дверью, тут же выскакиваю, гос-ди, ну и рожа у меня, с такой рожей только в дурдом на конкурс страшилищ…
– Ну давай еще камеры посмотрим… может, еще где чего…
Смотрим. Может, еще где чего. Больше-то смотреть не на что. Утром Одоевский показывал какой-то камень бесконечно далеко от нас, камень, который еще не рассыпался в прах. И всё.
Комнаты. Комнаты. Комнаты. В Доме сорок восемь комнат. И хранилище. И много еще чего…
– А это что?
– Где?
Показываю на экран.
– Да вот же…
– Ну человек, ну что… – Одоевский чешет нос.
– Да как вы не понимаете, человек… в доме? Откуда?
Одоевский смотрит на меня. Оторопело. Ага, дошло, что не может здесь быть никакого человека, не может…
– Нехило… не фига себе, сказал я себе… это в каком отсеке-то у нас…
– Да вон… в кладовой…
– Губа не дура, пробрался… уже и выжрал все, не иначе…
– Это он Эльзу грохнул… – шепчу я.
– Ты откуда знаешь?
Вздрагиваю.
– Ну… некому больше так-то…
– Да много есть