ответила я. – И дружить теперь буду с тобой всю жизнь.
Я смотрела на сокровища, как заворожённая, а моя подруга казалась мне волшебницей и самой таинственной и доброй девочкой в мире.
К Лидке я приходила часто. Сидели на кухне, пили чай. Тётя Фаина ставила на стол рогалики, а дядя Исаак выкрикивал из их комнаты: «Фаина, не разбазаривай сладкое». Из комнаты дяди Васи я часто слышала: «Завидуйте, завидуйте». А тётя Зоя, на голове которой постоянно были накручены мелкие бигуди (мне казалось, что бигуди тётя Зоя вообще никогда не снимает, что она в них ест, спит и даже ходит на работу), проходя мимо нас, всегда напевала одно и то же: «Широка страна моя родная».
– Потому что она работает в Доме культуре массовичкой, – объяснила мне Лидка. – Гони десять копеек, мы пойдём с тобой смотреть кинофильм «Председатель» с Нонной Мордюковой.
Свои десять копеек я, конечно, принесла.
Вскоре я познакомилась и с Лидкиной мамой. Отработав свою очередную ночную смену, молодая симпатичная женщина готовила борщ на кухне. Измождённой её нельзя было назвать, наоборот, она излучала энергию, была весела. Тогда мне показалось, что, готовя свой борщ, она всё время смеялась и особенно громко в тот момент, когда дядя Исаак от неё быстро отошёл.
– Ещё раз полезете ко мне под юбку, – сказала Лидкина мама, – и я всё расскажу вашей Фаиночке.
А я подумала: «Зачем рассказывать, когда и так все слышат, и тётя Фаина тоже».
На кухню, хихикая, вошла соседка Марфа.
– Ты куда это собралась-то? – спросила она Лидкину маму.
– В галантерею, – ответила молодая женщина. – Там трико дают.
– А зачем тебе трико-то? – ехидно спросила её тётя Марфа. – У тебя же вон семь пар: розовые, салатовые, голубые, даже серые – все вот здесь висят. Спроси Гаврилыча, он их все наперечёт знает.
– Ты себе лучше бы лифчик купила, Зин, – сказал проходивший мимо шестидесятилетний мужчина.
– Это наш Гаврилыч, – сказала Лидка. – Он очень хороший человек, настоящий коммунист, даже самого Сталина возил: то ли из Горок в Кремль, то ли из Кремля в Горки. И однажды товарищ Сталин предложил ему квартиру, а наш Гаврилыч ответил, что наперво надо дать нуждающимся. Товарищ Сталин так и поступил, а Гаврилыч с горя запил. И жену Клавдию по всей квартире… А наша тетя Клава держит оборону с половой тряпкой в руках. Да так, что пьяному Гаврилычу по мордам достается то слева, то справа.
Сегодня у Ганьки наверняка бы стояла квартира в Лондоне, а его Клавка в золотом «Картье» обедала бы с подругами на Пикадилли стрит. Но я, кажется, отвлеклась, так давайте же вернемся к тому, что было тогда.
Как потом выяснилось, в квартире пил не только Гаврилыч, но и дядя Лёша тоже. Пил запоями и избивал свою кроткую жену Марту.
– Мы тебя, ирода, пасодям, – ворчала, вытирая пол, тётя Клава. – Вот пусть только с работы «аблакаты» Вишневские вернутся – пасодям, пасодям.
Остальные соседи обращались к нему исключительно по имени-отчеству: Алексей Петрович, – делая это намеренно, чтобы угомонить его пьяный дебош. В