пристань пришли проводить «Зарю» самые близкие и знакомые. Среди них Сонечка Омирова – девушка, с которой совсем недавно познакомил Александра отец. Штатный фотограф Матисен сделал тогда на память несколько снимков. На прощание девушка подарила Александру Васильевичу походный образок, а он обещал непременно открыть какую-либо неизвестную землю и назвать ее Софьей… Потом, уже в Кронштадте, прием у коменданта города Степана Осиповича Макарова, торжественные проводы, где адмирал присутствовал вместе с супругой, и стихи Константина Случевского:
Из тяжких недр земли насильственно изъяты,
Над вечно бурною холодною волной,
Мурмана дальнего гранитные палаты
Тысячеверстною воздвиглися стеной,
И пробуравлены ледяными ветрами,
И вглубь расщеплены безмолвной жизнью льдов,
Они ютят в себе скромнейших из сынов
Твоих, о родина, богатая сынами.
Здесь жизнь придавлена, обижена, бедна!
Здесь русский человек пред правдой лицезренья
Того, что божиим веленьем сведена
Граница родины с границею творенья,
И глубь морских пучин так страшно холодна, —
Перед живым лицом всевидящего бога
Слагает прочь с души, за долгие года,
Всю тяготу вражды, всю немощность труда
И говорит: сюда пришла моя дорога!
Скажи же, господи, отсюда мне куда?
Их тогда в кают-компании читал сам автор, известный в России поэт.
А какая удивительно спокойная и в то же время необычайно регламентированная шла жизнь на шхуне… Команда завтракала в 7 ч утра, в 12 обедала, в 6 ч вечера – ужинала. В кают-компании утром в 7 пили только чай или кофе, в полдень завтракали. Затем следовал «файф-о-клок» в 3 ч дня, обед был в 6. Вечером сходились пить чай.
В носовой части палубы размещались лаборатории. В одну из них Колчак сложил все глубоководные термометры, градуированные цилиндры, батометры и другую технику. Здесь он впоследствии и работал. Рядом были лаборатория Толля, фотолаборатория Матисена и зоологический кабинет Бирули и доктора Вальтера.
Зима, ночь, ямщицкий тракт. Мерно и однозвучно звенит поддужный колокольчик… Кругом ширь, приволье, просторы, торосы, луна и мороз. Все замерзло, промерзло и неподвижно, как в заколдованном царстве: ни вьюги, ни ветра…
Наконец, впереди забрезжил долгожданный свет станционной избы. Там человеческое жилье, там – тепло. Колчак и Матисен отряхивают от снега шубы и тулупы, с обуви выбивают снег и скорее торопятся в дом. Александр Васильевич оглядывается… Большой стол почти посредине избы, над столом висит керосиновая лампа, но основной свет и тепло идут от якутского камелька (очага). Обстановка простая: русская печь, икона на полочке в углу, лавки по стенам избы, где можно отдохнуть и поспать. А на столе вокруг кипящего самовара уже расставлены чашки, и аромат свежезаваренного чая разносится по всей