как раз-таки самая обычная, мать поговорила на эту тему, очень хотели, несмотря на зависть, чтобы свадьба состоялась, поскольку в этом случае они тоже становились членами семьи и андерберийский дом был бы их домом.
– Ну что, Хелен! – спросила миссис Вильямс. – Тебя это все еще мучает? Все еще ревешь?
– Разве у меня нет причины реветь?
– Хорошо, хорошо. Я пришла, чтобы сказать тебе всего несколько слов. Боюсь, что я погорячилась с предложением барона Штольмайера.
– О, мама, – закричала Хелен с обновленной надеждой, – как я рада слышать эти слова. Значит, теперь ты не будешь просить меня принести себя в жертву человеку, которого я никогда не полюблю? Не говори больше о прошлом. Достаточно того, что тобою овладели лучшие чувства, дорогая мама, я счастлива.
Такие слова могли смягчить сердце матери, но у этой женщины сердца не было. После паузы она приступила к своему плану.
– Возможно, моя дорогая, что так даже лучше.
– Конечно, лучше, потому что я совсем не хотела отдаваться тому, в ком я не могу найти абсолютно никакой привлекательности. В самом деле, мама, я испытываю отвращение к этому человеку, он урод.
– Да, об этом больше не нужно будет говорить. Я пришла попрощаться с тобой, только Небесам известно, когда мы встретимся снова.
– Что ты имеешь в виду, мама?
– Я имею в виду, моя дорогая, то, что говорю. Я прямо сейчас отправляюсь в тюрьму.
– В тюрьму?
– Да. Это, конечно, неприятно, но, как я тебе уже сказала, я была слишком оптимистична и строила слишком много планов, думая, что ты выйдешь за барона, поэтому я заняла кое-какие деньги, чтобы выплатить старые долги, а поскольку я не смогла выплатить их, меня арестовали. Сейчас я отпросилась на полчаса, через полчаса я должна быть у ворот городской тюрьмы.
Хелен выслушивала это заявление в полном ужасе. Она была слишком плохо знакома с обычаями общества, поэтому не смогла распознать ложь: ведь тот, кто арестовывает, никогда не отпустит арестованного из тюрьмы на полчаса.
– О! Мама, мама, – зарыдала она, – разве так может быть?
– Я не знаю, – сказала миссис Вильямс, – может так быть или нет. Все, что я знаю, – это то, что я совершенно готова провести остаток своих дней в темнице.
Хелен знала о тюрьме только по романтической литературе, поэтому не удивилась, когда ее мать упомянула темницу. Если бы она еще сказала о цепях, хлебе и воде и куче соломы в качестве кровати, бедная Хелен поверила бы и в это.
Поэтому неудивительно, что мысль о катастрофе предстала перед ней в самом ужасном свете. Она почувствовала, что вся ее радость от недавнего избежания женитьбы на бароне Штольмайере рассеяна ветром.
Она так окаменела от удивления и горя, что в течение нескольких секунд не могла говорить, а миссис Вильямс воспользовалась этой тишиной и добавила:
– Я не буду просить ни одну из своих дочерей сделать жертву. Раз уж я слишком уважала членов нашей семьи, уважала до такой степени, что залезла