И лучше так, чем иначе.
Монах снова помолчал, подошел к упавшему дереву, сел на него и более чем на час погрузился в глубокие размышления, не меняя позы и не произнося ни слова.
– Полагаю, – произнес через час монах, выйдя из медитации, – человек в этом мире находится в состоянии испытания. Если бы это было не так, то как иначе можно было бы объяснить его извилистый жизненный путь, каков смысл различных этапов, через которые он проходит на протяжении долгой жизни, чтобы в конце нее превратиться в гниющий труп?
Зачем мы получаем образование и совершенствуется, если не для другой цели? Зачем тратим годы на самоусовершенствование, если в конце у нас отнимают драгоценность жизни, и не только отнимают, но и уничтожают?
Нет, нет, она дается нам для лучшего применения.
Разум монаха был, очевидно, потревожен некоторыми размышлениями, навеянными одинокими часами его вахты. В такое время все странные и пытливые мысли, которые человек способен задать, обычно зарождаются у него в голове. А когда все прочие мысли отступают, начинают преобладать странные сомнения и фантазии, занимая их место.
Разум человеческий всегда склонен к таким причудливым вторжениям, и останется таким, пока будет существовать хотя бы одно важное утверждение или обстоятельство, которое нельзя выразить позитивной и математической демонстрацией.
Когда все будет ясно, и когда разуму будет не с чем играть – не останется простора для воображения, а любая вероятность концепции исчезнет, – тогда сомнения могут рассеяться, и над такой структурой может возвыситься единодушие, которое никогда не возвысилось бы ни при каких других обстоятельствах.
Но, поскольку такое вряд ли произойдет, сомнение будет существовать, более или менее, у всех, и никто из нас не будет свободен от этой великой причины несчастий. Но вернемся к нашему повествованию.
[Предыдущие 4 абзаца – непонятная фигня, переведенная буквально. Все претензии к автору.]
Монах осмотрелся. Конечно, он не увидел ничего, кроме ближайших деревьев, а за ними он ничего разглядеть и не смог бы, потому что там сгустился плотный туман. Он ограничивал обзор и не давал разглядеть что-либо в отдалении.
– Как мне хочется, чтобы наступило утро, – пробормотал монах. – Здесь не света, луна за облаками, ни один луч не пронзает плотный воздух, насыщенный туманом. И ни звездочки на небе, ни одного видимого огонька.
Посмотрев вперед, он вроде бы нашел место, где свет луны пытался пробиться сквозь более тонкий слой облаков. Но вряд ли ему это удалось бы, и усталый монах стал перебирать четки, перемежая это чтением молитв, когда усталость наваливалась на него с новой силой.
Он ждал полуночи, хотя до утра будет еще много часов, и монах подумал, что носи очень долгие.
– Сейчас холодно, хотя полночь еще не наступила. Наверное, из-за влаги, которой насыщен воздух, поэтому он и остывает быстрее, чем при других обстоятельствах, но для меня это не имеет значение – если мне будет суждено утратить жизнь, то я, выполняя