не узнали радости владения землей. Они построили целую цепь барьеров между мной и моей собственностью. И не было никаких способов бороться с этими законами и этими традициями, которые были основаны мужчинами.
Я слушала завещание, пылая от ненависти. Не к Гарри, которому доставалось все, но к Ральфу, погубившему моего отца за это жалкое приданое для меня и бесценное сокровище для брата.
После перечня более мелких сумм и подарков следовала небольшая приписка для Гарри, в начале которой отец просил Гарри заботиться о бедных в нашем приходе. Но затем папа добавлял: «И я завещаю тебе, мой сын, заботиться о матери и о моей возлюбленной дочери Беатрис – как наиболее дорогой моему сердцу».
«Наиболее дорогой моему сердцу. Наиболее дорогой». Слезы, впервые с момента гибели отца, хлынули из моих глаз, и я не могла подавить рыдание, разрывавшее мне грудь.
Извинившись перед мамой, я встала и вышла из гостиной.
Он назвал меня «возлюбленной», он сказал им всем, что я «самая дорогая». Я стояла неподвижно, вдыхая запахи позднего лета и чувствуя боль утраты, словно болезнь, навсегда поселившуюся во мне. С непокрытой головой я пошла в розовый сад, дальше, через выгон и через лес к речке. Мой папа любил меня. Он умер в страдании. И человек, убивший его, должен умереть.
Ральф ожидал меня у старой мельницы. Он был лишен дара провидения своей матери и не увидел смерти в моих глазах. Он протянул мне навстречу руки, и я скользнула в его объятия и приняла его поцелуи.
– Я скучал по тебе, – прошептал он мне в ухо, в то время как его руки, гладя мое тело, стали быстро расстегивать на мне платье.
Я задохнулась, когда он наклонился и стал целовать мою грудь. Его подбородок царапал мне щеки и шею, его голова опускалась все ниже и ниже, и я чувствовала на себе его горячее пьянящее дыхание.
Над нами щебеча кружились поздние ласточки, но я не видела и не слышала ничего, кроме контура его головы и неровного тяжелого дыхания.
– О, как это приятно – трогать тебя, – вдруг серьезно сказал он, как будто могло быть по-другому. Он положил меня на кучу соломы и поднял мои юбки. – Скоро мы получим друг друга и Вайдекр, и это будет очень приятно, правда, Беатрис? Когда мы будем любить друг друга как муж и жена в главной хозяйской спальне? Когда я войду в тебя вот так, как сейчас, на широкой кровати под балдахином, как будто я родился джентльменом?
Его слова оставались без ответа, так как я не могла вымолвить ни слова, извиваясь под тяжестью его тела. Я стонала от наслаждения, как умирающий, и страсть захлестывала меня, как темная волна. Потом чувства схлынули и оставили меня опустошенной, но с ясной и холодной как лед головой. Я только испытывала острое сожаление, что это никогда больше не повторится.
– Что за сладкая у меня жена, – протянул Ральф. – Вот так это произойдет и в нашей с тобой спальне. Я буду каждую ночь спать на чистой постели, и ты станешь приносить мне кофе по утрам.
Я улыбнулась ему, не открывая глаз.
– Как мы будем проводить время? Останемся здесь навсегда