чего и сам раньше не знал. Как вырос Онфим, как стал большим и сильным, как заставил он злых и жадных господ раздать крестьянам самых лучших коней. А когда полезли на Новгород враги, Онфим палил в них чугунными ядрами из чугунных пушек. А в другой раз скакал за врагами на коне и разметал десятерых врагов одной рукой. И он стал богатырём. Гусляры ходили по всей Древней Руси и пели про него песни. И когда он сделался старым-престарым, у него было пятьдесят внуков и сто правнуков. И у него выросла борода до самой земли. Правнуки по ней взбирались к нему на плечи. А Онфиму от них было щекотно ушам, и он хохотал так громко, что все волки, которые подходили к стенам Новгорода, в страхе разбегались…
Грусть сошла с лица Дёмочкина, и он улыбнулся.
И Пискля заулыбался от уха до уха. А Панков посмотрел на Матвея серьёзно и спросил:
– Ты откуда знаешь, что ему было щекотно и что волки?..
– От прадеда, – быстро придумал Матвей, чтобы не огорчать Дёмочкина.
– Ну, тогда так, – согласился Панков. И дёрнул Писклю за руку, потому что Пискля уже пристроился к пишущей машинке и тыкал в клавиши пальцем.
Тут как раз Озеров закричал тонким ликующим голосом: «Го-о-о-ол!» – и вместе с ним закричали на тысячи голосов, зашумели, загудели в дудки болельщики на сорока телевизионных экранах, и прабабушка сообщила с террасы всему белу свету, что встреча закончилась со счётом пять – два в пользу нашей команды. Матвей стал своих гостей подталкивать к выходу. Два часа его свободы кончились, надо было всем пускаться наутёк. Кстати, они увидали в окно, как на другой стороне улицы Зелёной старшая группа вместе с Зоей Петровной входит в калитку детского сада. Нагруженные шишками ребята возвращались из леса. А у Панкова, Дёмочкина и Пискли мешки были пусты.
Все покатились вниз по лестнице, уже не думая о топоте и грохоте, лишь бы поскорей. Напрямик сквозь малинник продрались к калитке, и Матвей запер её за гостями на вертушку. От спешки и волнения он даже вспотел, и рубашка выбилась из штанов. В эту минуту он услышал призывный вопль прабабушки:
– Мо-отенька!
Чтобы она не успела ещё раз прокричать это ненавистное тёткинское имя, он в два прыжка очутился на террасе.
– Вот он, собственной персоной. Никуда не делся, – сказал прадед, высвобождая длинные ноги из-под клетчатого пледа и вылезая из качалки.
Но Прабаша уже щупала мокрый лоб Матвея, уже волновалась:
– Почему ты весь такой расквяканный?
Прадед возмутился, несмотря на свою сдержанность:
– Что за «расквяканный»?! Нет такого слова!
– Ну, разбрюханный, – согласилась прабабушка. – Какая разница? Ребёнок потный, рубашка перекрутилась… Может, он болен?
– Я здоров, – сказал Матвей и поправил рубашку. – Я просто…
– А куда ты так торопишься, что даже взмок? – спросил прадед.
– Я… я… – Заикаясь, Матвей наконец сообразил, куда так торопится: – Вельзевула кормить. Он голодный. Из-за футбола, – прибавил он для убедительности.
– Ничего, сейчас твоя прабабка скажет петуху, что мы сыграли пять – два