время для того, чтобы его навестить. Правда, случалось это нечасто – у Никиты были свои дела, свой ритм жизни, свои заботы, обычный жизненный водоворот. Аглая все это понимала и была благодарна Никите даже за те редкие вечера, которые тот мог выкроить для ее брата.
– Нет! – мотнул головой Ромка.
– Тогда откуда водку взял? – Аглая изобличающе кивнула на почти пустую бутылку, стоявшую на столе.
– Соседа попросил! – огрызнулся Ромка.
– И что, пил один?
Лучше бы не спрашивала! Аглая сразу же осознала свою оплошность, глядя на то, как взвился Ромка:
– Да какое там один?! Ты что, не видишь: у нас же полный дом гостей?! Вот и сидим, веселимся! Ха-ха!
– Ромка! – Аглая попыталась его обнять, но он ее оттолкнул. Скрипнул зубами. Двадцатишестилетний парень, вот уже три года прикованный, словно цепью, к квартире.
– Ромка, – Аглая едва не улетела от его толчка, но успела ухватиться рукой за стол. Поврежденную ногу резануло болью. Поморщившись, она осторожно опустилась на пол, глядя на брата снизу вверх. Спросила примирительно: – Ну чего ты? Я же только спросила.
– А я только ответил. – Ромка отвернулся к окну. – Иди, сестренка. Ты устала, с работы пришла. Да и погулять успела по пути домой, как я вижу.
Заметил, поняла Аглая. Даром что сам пьян. И, судя по горечи в его голосе, оправдываться сейчас перед ним бесполезно: он еще больше распсихуется. Целыми днями сидит один в четырех стенах. Это главная причина, по которой Аглая старалась собрать деньги ему на операцию как можно скорее: Ромка опасно приблизился к той грани, за которой начинается деградация отчаявшегося человека. Когда он отталкивает от себя всех и отпускает все тормоза. А потом – либо сопьется, либо однажды дотянется-таки на руках до открытого окна на их четвертом этаже… Одна такая попытка уже была около года назад. Тогда Аглая успела вернуться домой. И оттащила брата от окна. И долго, рыдая, объясняла ему, что он для нее – не обуза, а единственный родной человек, который по-прежнему очень ей нужен. Вроде убедила. Но надолго ли? Если сама своими поздними возвращениями домой нередко демонстрирует ему обратное?.. Не удержавшись, Аглая всхлипнула. А потом расплакалась, сидя на полу и прижавшись щекой к колесу Ромкиной каталки.
– Айка… Ты что? – опешил брат.
– Так… Неприятности на работе, – выдавила она.
– Ну что ты, – смутившись, Ромка стал гладить ее ладонью по голове. – Я же не знал… Работница ты моя, кормилица. Что случилось? Кто тебя обидел?
Услышав последний вопрос, Аглая расплакалась еще громче. «Кто тебя обидел?» Эти слова ей были знакомы с ранних детских лет. В садике ли, во дворе ли, потом в школе, Ромка задавал ей этот вопрос всегда, если видел, что она чем-то расстроена. И если оказывалось, что ее действительно обидели, то обидчику приходилось несладко… Впрочем, зная, что у нее есть заступник, Аглаю редко кто задевал… И вот теперь, уже не в силах ничем ей помочь, Ромка снова задал этот вопрос сестренке. Как же горько слышать его! Горько и больно