Он?
– Он! – Чаяна тряхнула волосами. – Вот и хочу знать, он ли жених.
– А если нет? Все равно ведь покориться придется, пойдешь за кого укажут.
– Может, и придется, – Чаяна тихонько засмеялась, посмотрела загадочно, – а только, знаешь, еще материнское право есть. Отец отцом, а распоряжаться нами, дочками, только матушка вольна. Неужто не слыхала?
– Чтобы против батюшки, который слово дал?.. – удивилась Велька. – Сама-то веришь?..
– Ты, что ли, не поняла? – хмыкнула княжна. – Эх, сестричка, и чему тебя учили в твоей Сини болотной? Отдадут-то меня отдадут, батюшкино слово не воробей. Только матушка такие условия назначить может, что все по-своему повернет.
– Отправит их всех четверых незнамо куда незнамо за чем? – шутливо предположила Велька.
Кто же не знает эту кощуну[12], в которой отважный добрый молодец действительно отправлялся в мир незнаемый, то есть в навий, на изнанку, и самым чудесным образом добывал то, что следовало. Правда, ему в этом деле кто только ни помогал, но это ладно…
– Скажешь тоже! – хихикнула Чаяна. – Они незнамо куда уйдут, а мне тут дожидаться, пока не иссохну? Нет, такой глупости матушка не назначит, – она почему-то рассмеялась и отошла, затерялась среди девушек.
Вот как, значит. Княгиня что-то придумала и дочку обнадежила, и плакать той расхотелось, а еще и княжич понравился…
Теперь почти все «русалки» собрались на берегу, хотя некоторые, запоздавшие, еще спускались, прячась за кустами, густо покрывавшими склон. Кто-то запел песню, ее подхватили, а несколько девушек затеяли игру в догонялки. Особо разгуляться тут было негде, с одной стороны – склон, с другой – река, а между ними узкая полоса травы и камней, а у воды – гладкий твердый песок, по которому только и можно побегать. Слева к самому песку подступал высокий рогоз, справа все ивняком поросло. Как раз такое место, чтобы и русалки раньше времени на людей не глядели, и люди на них. Люди, конечно, и не глядят в сторону речки, знают ведь, что нельзя. А русалкам кто запретит? И побегать, попеть, посмеяться – кто? И бегали, и пели, и смеялись, и «ручеек» затеяли – не скучать же русалкам. Наверху, над обрывом, у людей, уже пели, гусли звенели, и кудес[13] где-то вдали зарокотал – там было весело, но и тут, у воды, нескучно.
На месте уже никто не стоял – русалий отвар разгорячил кровь, хотелось танцевать, смеяться. Велька отлично помнила, как это – себя не теряешь, нет, просто весело. А потом, когда выбегаешь к кострам, торопясь ухватить с расстеленных на траве скатертей угощение и прорваться через цепь парней к лесу, когда ловить тебя начинают, когда уворачиваешься, отмахиваешься от цепких рук пучком гибких прутьев, а лучше – крапивы, и вертишься, дразнишь так и этак, – ох, что начинается. Как они защекотали в прошлый раз одного не слишком прыткого паренька, у того даже смеяться мочи не стало, без чувств лежал. Велька после встречала его в городе – ничего, жив-здоров остался. А не надо выходить русалок гонять, если слабенький! И таких Велька встречала после