мелькнула мысль, что купец повредился умом, и он опрометью бросился из людской, где лежала больная с мертвым ребенком, к барыне.
– Что еще? – воскликнула Дарья Васильевна, увидя бледного, как смерть, Емельяныча, вошедшего в угловую гостиную.
– С купцом нашим, матушка-барыня, не ладно…
– С каким купцом?
– Да вот с этим, с питерским…
– Что же случилось?
– В уме, видимо, повредился, родимый!
– Что же он сделал?
– Никаких пока поступков, только несет совсем несуразное.
– Что же, говори толком?
– Младенца просит продать ему за триста рублей.
– Какого младенца?
– Акулинина.
– Мертвого?
– Так точно…
– А ты ноне в амбар не ходил?
– Ни маковой росинки.
Дарья Васильевна пристально посмотрела на Фаддея, и убедившись, что он совершенно трезв, сама сперва перетрусила не на шутку и лишь через несколько времени придя в себя, приказала привести к себе Степана Сидорыча.
XVIII. На чистоту
Когда Емельяныч привел Степана Сидоровича к Дарье Васильевне, последняя сделала ему чуть заметный знак, чтобы он остался присутствовать при разговоре.
«Еще оборони Боже, бросится с безумных глаз драться!» – мелькнула у нее трусливая мысль.
Она пристально посмотрела на стоявшего перед ней с опущенной головой Степана.
Тот был окончательно смущен.
Работая уже несколько недель над приисканием безопасного способа исполнить страшное поручение своего барина, и работая безуспешно, осенившая его мысль при виде мертвого ребенка, разрешающая все сомнения и долженствовавшая привести все дело к счастливому концу, до того поразила его, что он тотчас полез с предложением уступить ему мертвого младенца к Фаддею Емельяновичу, не приняв во внимание, что подобное предложение, в свою очередь, должно было поразить старика своею необычайностью, и последний, несмотря на соблазнительный куш, не только откажется, но доведет этот разговор до сведения своей барыни.
Степан Сидоров все это сообразил только тогда, когда уже старик, снова войдя в людскую, сказал осторожно и мягко:
– Войди в комнаты, барыня тебя кличет…
Отступать было нельзя, и Степан машинально отправился вслед за Емельянычем, без мысли о том, как ему придется объяснить странное предложение, сделанное Фаддею.
Потому-то он и предстал перед Дарьей Васильевной с поникшею головою.
– Ты чего это у меня тут смутьянишь… тебя честь честью приняли, как гостя, а ты так-то за гостеприимство платишь… Думаешь, задаток дал, так у меня и дом купил, так возьми его назад, коли деньги твои в шкатулке в прах не обратились, ты, может, и впрямь оборотень…
Дарья Васильевна говорила отрывисто и громко, стараясь придать возможную строгость своему голосу, хотя внутренне страшно трусила.
Мысль, что он «оборотень» показалась до того страшной Степану Сидоровичу, что он невольно вскинул глаза на говорившую.
Дарья