фамилией я появился на свет, но в раннем детстве меня усыновила другая семья, и с тех пор я ношу фамилию приемных родителей. Теперь меня зовут Эндрю Уэстли – это мое официальное имя. Хотя из моего усыновления никто не делал тайны, я всегда считал Дункана и Джиллиан Уэстли своими настоящими родителями, относился к ним с любовью и вел себя как их сын. В наших отношениях и по сей день ничего не изменилось. К своим биологическим родителям я не питаю ровным счетом никаких чувств. Мне безразлично, что это были за люди и почему они от меня отказались; даже став взрослым, я не испытываю ни малейшего желания наводить о них справки. Что было, то прошло; они для меня ничего не значат.
Правда, с моим прошлым связан один вопрос, который грозит превратиться в навязчивую идею.
Я уверен – точнее говоря, почти уверен, – что у меня был брат-близнец, с которым нас разлучили при усыновлении. Не могу представить, какие на то были причины и куда судьба могла занести моего брата, но меня не покидает уверенность, что его усыновили одновременно со мной. Мысль о его существовании зародилась у меня лет в двенадцать-тринадцать. Как-то мне попалась книжка – кстати, приключенческая, – в которой говорилось, что близнецов нередко соединяет необъяснимая и явно мистическая связь. Даже если такие близнецы живут за сотни миль друг от друга или в разных странах, они разделяют ощущения боли, удивления, счастья, подавленности. Когда я это прочел, меня словно озарило.
Сколько я себя помню, меня не покидает смутное чувство, будто моя жизнь принадлежит не только мне. В детстве я не придавал этому особого значения и считал, в силу ограниченности своего житейского опыта, что так бывает у всех. Позднее, убедившись, что никому из моих приятелей такое не свойственно, я стал мучиться этой загадкой. Но книжка облегчила мое существование: казалось, все встало на свои места. Где-то у меня есть брат-близнец.
Наше с ним чувство единения определить довольно трудно – вроде бы ты кому-то небезразличен, даже ощущаешь на себе чей-то взгляд, – но иногда оно становится более отчетливым. В общем и целом, это некий постоянный фон, сквозь который лишь изредка проникают вполне различимые «послания», внятные и точные, хотя и не облеченные в словесную форму.
Время от времени – например, когда случается выпить лишнего, – я осознаю, как во мне зреет беспокойство моего брата, страх, что со мной случится какая-нибудь неприятность. Однажды я допоздна задержался в гостях и уже собирался сесть за руль, чтобы ехать домой, но тут меня обожгла вспышка тревоги, настолько сильная, что хмель как рукой сняло! Когда я попытался рассказать об этом приятелям, оказавшимся рядом, они только посмеялись. Тем не менее в ту ночь я ехал домой необъяснимо трезвым.
В свою очередь и мне доводилось тревожиться и переживать за брата-близнеца, а то и улавливать надвигающуюся опасность, и я «посылал» ему ободрение, сочувствие, уверенность. Я использую этот парапсихологический механизм, совершенно его не понимая. Насколько мне известно, он еще не получил удовлетворительного