Сергея Павловича с нами не было и костер, вернее то, что от него осталось, был не так огромен, как лагерный. Мы сидели на дне глубокого ущелья и казалось, что мы семеро – одни во всей Вселенной, что никого больше нет и никогда не было, настолько отчужденным от всего мира выглядело это место ночью. Случись с нами здесь что – то – и никто не придет на помощь, потому что никто не знает о том, что это место вообще существует в мире. Никто… Кроме Сергея Павловича. И еще, естественно, кроме двух моих Ангелов, которые не послали бы меня сюда, если бы здесь нам грозила какая – нибудь опасность. Все это говорил мне разум, а воображение и чувства рисовали фантастические, неземные картины – незнакомые и опасные.
– Как же ты собираешься войти в расщелину? – мысленно спрашивала я себя, – ведь это нужно сделать именно ночью.
– Ничего, прорвемся, – отвечал другой голос, и это успокаивало.
Сашина рука так же, как и тогда, сжимала мои пальцы, но сейчас я ничего не чувствовала. Я не всегда могу читать чужие мысли, это приходит импульсивно, независимо от меня, как озарение. Раньше я много думала о том, почему это бывает именно так и от чего это зависит. Но так как ответа не нашла, успокоилась и привыкла. Маяковский когда – то говорил: «Послушайте, ведь если звезды зажигают, значит это кому – нибудь нужно, значит кто – то хочет, чтобы они были…»
Так вот – видимо кому – то было нужно, чтобы я прочитала Лешкины мысли тогда в троллейбусе или следила за Сашиными метаниями по ночному лесу во время рассказа преподавателя. Мне казалось, что сейчас замыкался какой – то цикл, но в чем его суть пока было непонятно.
Недалеко от костра еще днем ребята поставили две палатки – одну для нас с Иннкой и Светланой, вторую – для них. Их установили очень близко одну от другой – по инициативе Александра. Он даже ночью не хотел отпускать меня далеко от себя, здесь, в ущелье, он чувствовал особую потребность охранять меня от всего. По – этому палатки стояли практически вплотную одна к другой. Днем я наблюдала, с какой настойчивостью и терпением Сашка это делал, и в душе зрело теплое чувство: а ведь это из – за меня. Я все больше и больше стала присматриваться к нему – к этому парню, так неожиданно появившемуся в моей жизни. И чем больше я к нему присматривалась, тем больше он мне нравился. Мне нравилось в нем абсолютно все: его внешность, его манера говорить, его походка, его темные волосы и черные большие умные глаза, его внимание к людям и чувство собственного достоинства. Его природный естественный аристократизм.
И еще мне очень нравилось, как Саша относился ко мне. А было это так, как будто он совсем не удивился, что встретил меня, будто мы с ним вчера только расстались ненадолго и без особой причины, а сегодня опять встретились, чтобы не разлучаться больше никогда. Он, конечно, не говорил мне об этом, но я – то знала. Моя трехлетняя тайная любовь к Алеше Полуэктову сейчас уже казалась детской и несерьезной.
И в душе, где – то очень