Танвар отвлекал его от грустных мыслей, не давал задуматься о своих бедах.
Осознав это, подмастерье улыбнулся и покачал головой, коря себя за недогадливость. Танвар же, рассказывающий о каком-то немыслимом финте мечом, принял улыбку на свой счет, и, распалившись, поведал историю о том, как в одиночку зарубил троих злющих и вооруженных до зубов таграмских бандитов.
Фарах слушал внимательно и поддакивал в нужных местах, но про себя думал, что Танвар сильно преувеличивает подвиги. Он, конечно, воин, но на героя не похож. Северянин, безусловно, умел фехтовать и драться, но вряд ли бы смог справиться с тремя бандитами. Пока защищаешься от атак одного, другие легко тебя прикончат. Это Фарах понимал. Но – молчал.
Вечером, когда до Башмина оставался всего лишь дневной переход, караван как всегда остановился на ночлег. Погонщики были довольны и веселы, – путь подходил к концу, и эта ночевка должна была стать последней. Следующим вечером они должны добраться до Башмина и встретить закат уже в своих теплых постелях.
Вечер удался. Костер разожгли большой, вино лилось рекой. Достали последние припасы, и воду больше не экономили. Поужинали хорошо. Да и выпили изрядно. В самом деле, – не тащить же все домой. Все равно пить в одиночку скучно. Завтра уже – дом. Жены, дети домашнее хозяйство… Хоть погулять последний день.
Гуляли долго и со вкусом. Все съели, все выпили. Пошумели, посмеялись. Когда настал темный час – полночь, – Фарах отправился спать. Ему довелось отведать кисленького винца – немного, но достаточно, чтобы глаза его стали закрываться сами по себе, несмотря на шум и гомон у костра. Подмастерье, решив, что пора на боковую, устроился как всегда около повозки, на своем стареньком одеяле и закрыл глаза. Он пробовал молиться, но два раза сбился, и решил, что наверстает упущенное завтра. Лучше это делать на трезвую голову. Придя к такому выводу, он преспокойно уснул.
Разбудил его странный звук. То ли шорох, то ли треск. Фарах так и не успел разобрать – что именно. Он открыл глаза, и уставился в темноту пытаясь понять, где он. Оказалось, что лежит на груди, уткнувшись лицом в мешок, служивший подушкой. Подмастерье неохотно поднял голову. Она была странно тяжелой, мысли ворочались медленно, неохотно, словно ленивые быки.
Над спящим караваном царила тишина. Лишь костер, горевший у повозок, потрескивал угольками. Гуляки давно пошли спать, ночь вступила в свои права.
Фарах приподнялся и перевернулся на спину, уставившись в звездное небо. Он собирался уже закрыть глаза, но темноту вдруг разорвал истошный крик боли. Фарах вскинулся, попытался сесть и тут перед ним из темноты появилась темная человеческая фигура, взмахнула рукой…
Мир словно застыл на один миг. Между двумя ударами сердца, подмастерье успел увидеть самое главное, – это не караванщик. Рослый бородатый мужик, закутанный в рваное тряпье. Он замахнулся на Фараха длинной палкой с длинными железными штырями. Костер давал не так уж много света, но его