губах почти никогда не оставалось сладкого послевкусия, лишь горечь расставания, столь рьяно подчеркивающая ее внутреннее ощущение убежденности в своей правоте – уходить и никогда не возвращаться. Даже со временем, перечитывая имена, слегка небрежно вписанных в записную книжку, она была уверена в правильности своих решений и непоколебимости собственных действий. Однако лунные вечера время от времени подталкивали ее на размышления, могла ли она остаться, задержаться хотя бы на мгновение с кем-нибудь из тех, кто смог задеть уголки ее сердца, надежно спрятанного под толстой оболочкой самоконтроля и цинизма, осознанно взращиваемых годами. Итог таких размышлений был один – у всего есть свое завершение, рано или поздно сказка заканчивается, и книга закрывается, смысла в искусственном поддержании жизни давно умершей скучной и никому уже неинтересной истории совершенно нет. Роман завершался, словно захлопывалась тяжелая железная дверь со старым чугунным засовом, плачущим при каждом прикосновении, и больше не начинался никогда.
Наиболее яркие фигуры, которые запомнились ей своей непревзойденной харизмой, неоправданной самоуверенностью или кричащим раскрасом она старалась запечатлеть на свой маленький полароид, выживший спустя почти полвека после своего появления. Он достался ей в наследство от бабушки, бурно прожигавшей молодость, оставив после себя уйму снимков о самых счастливых минутах своей жизни. В памяти бабушка сохранилась в образе неугомонной морщинистой маленькой женщины, вечно ждущей наступления весны, которая так больше и не смогла зацвести в ее душе. Бабушка навсегда осталась для нее далекой и непонятной, женщиной, обнимать которую хотелось ровно с такой же силой, с какой хотелось убежать от нее прочь. Но старенький полароид хранился и оберегался ею со всей той трепетной любовью, на которую способна молодая девушка.
3
Одним зимним вечером, когда снег уже засыпал всевозможные дороги, а теперь продолжал заносить дворы, превращая их в большой снежный ком, она сидела у камина, традиционно разглядывая свои имена, надежно спрятанные в записной книжке и фотографии. На последних из них, сделанных всего пару дней назад, улыбалась женщина лет 50-ти в шляпе с неприлично огромными полями розового цвета и ярко зеленом платье. Но, ни шляпа, ни платье, и даже ожерелье, безобразно перерезавшее шею женщине маленькими неуклюжими бусинками кораллового цвета, не привлекало ее внимания, как мужчина, неловко обнявший даму в шляпе за талию. Эта женщина была его матерью, заставившая его встать рядом с ней при щелчке фотоаппарата, дабы завершить главную мысль ее истории.
Мужчина лет 30, на первый взгляд, не обладавший никакими выдающимися достоинствами и яркими чертами лица, все продолжал приковывать к себе ее внимание. Вот она разглядела его родинку, тихо спрятавшуюся под левым глазом, тонкие морщинки в уголках рта, говорящие о постоянных улыбках, пару волосков