грамотности. В конце обучения в саду мы сдаем экзамен – проверяют отстающих. Их немного, конечно, но все равно бывают. Отстающих расформировывают в отдельную команду и дают им самую простую работу. В школе они уже не обучаются. Начинают работать и приносить пользу обществу. Эти дети вступают в отдел уборки. Возможно, это кажется странным, но это не так. В 5 лет дети подметают улицы, моют и чистят помещения. А те «счастливчики», кто сдал экзамен продолжают обучение уже в школе еще пять лет. Мы, со своими вещмешками, переезжаем в другое, точно такое же по функционалу здание.
Я плохо помню нашу спальню в саду: белые простыни, белые подушки, белое одеяло – у всех детей все одинаковое. Ряды кроватей, ряды столов, душевых кабинок. Однотонные стены и шторы, чтобы не отвлекать нас от важного. Глазу не за что было зацепиться. Может, поэтому я не могу ничего описать. Хотя мой сосед говорит, что садик и школа – безликие. Это он мне шепотом сказал, когда мы ехали на работу.
Единственное, пожалуй, что я помню – герб нашего мира. Этот герб на каждом здании города Павшего Бога. Круг разделен на три равные части, в каждой ячейке располагались соответственно: голубь, оливковое ветвь и чаша. Учитель сказал, что это самый ужасный герб, который когда-либо существовал. Но люди его любят. Некоторые кланяться, глядя на него в знак почета.
Школа не дает более точной картины моего странного поведения. Почему я вообще пишу все это. Школьное время уже более осознанные. Туман из головы исчез. Я помню первый день, когда нас перевели из сада. По календарю был пятый месяц, я тогда не знал, что это означало.
– Пятый месяц? – Спросил меня Учитель, когда я рассказывал ему о школе.
– Да, я помню на календаре, справа рисовалась цифра 5. Компьютер не мог обмануть.
– А ты знаешь, как называется пятый месяц? – Мне пришлось изрядно напрячь голову. Хотя в наших именах присутствуют заглавные буквы названия этих месяцев, но на самом деле мало кто вспомнит их полные звучания. Я уже говорил тебе, мой друг, нас когда-то называли месяцами, затем сократили. Сейчас букв нашем мире становится все меньше.
– Нет, – ответил я. Мой учитель посмотрел мне пристально в глаза и вздохнул.
– Знаешь, что сейчас происходит с нашим миром. Мы лишаем себя слов и букв, сейчас правят числа и цифры. Они у нас в именах, мы живем в домах, округах, состоящие из одних цифр. Никто не пишет, никто не читает книг, потому что их и нет вовсе. Все в компьютерах в этих чертовых бездушных металлические гробах. Вы же даже читайте уже с цифрами. Когда-то люди придумывали цифровые коды ради забавы или секретности. Что же происходит сейчас? – Он вздохнул. Учитель замолчал и сел рядом со мной, на груду пластмассовых стульев. Когда-то они, наверное, служили украшением чьего-нибудь интерьера.
– Когда-то эти стулья были украшением, – робко сказал я, – а сейчас их выбросили на свалку, как выбросили буквы и слова.
– Ты уже начинаешь, что-то понимать, – улыбнулся Учитель, – я не говорю, что цифры зло.