Хорошо. Не буду.
Он шагнул за порог и тут же закрыл глаза.
– Теперь можно открыть?
– Подожди, подожди…
Я скинула куртку, сняла сапоги и рванула в комнату. Мне нужно было включить гирлянду. Через минуту я вернулась.
– Теперь открой глазки и пройди в комнату.
Стас быстро разделся и вошел в комнату.
Я приготовила ему сюрприз: заказала в мастерской постеры с нашими парижскими фотографиями. Вот мы у Эйфелевой башни, в Люксембургском саду на стульчиках, в Мулен-Руже, около собора Парижской Богоматери.
Я внимательно смотрела на Стаса. Он рассматривал фотографии, слегка прищурившись.
– Ну как?
– Здорово.
– Правда? – обрадовалась я.
– Ну конечно, – и он широко улыбнулся.
Гирлянда из маленьких круглых светильников, купленная в ИКЕЕ, подсвечивала снимки и придавала комнате уютный вид.
– А теперь тебя ждет другой сюрприз, – сказала я.
– Еще один?
– Вкусный ужин. Я приготовила новое блюдо по одному рецепту. Называется «карибские отбивные».
– Ты меня избаловала.
– Ты против?
– Спрашиваешь! Когда это я был против твоей вкуснятины?
– Тогда сиди и жди. Я сейчас.
Я пошла на кухню и, открыв холодильник, достала оттуда приготовленные с вечера свиные отбивные с ветчиной, красным перцем и ананасами.
Я всегда любила готовить. Еще со студенческих лет у меня была толстая тетрадь в клетку, девяносто шесть листов, в которую я записывала полюбившиеся рецепты. С течением времени тетрадь разбухла и напоминала солидный бухгалтерский гроссбух.
Я вплыла в комнату с подносом.
– М-м… – потянул носом Стас. – Аромат потрясный.
– То-то. Я тут, видите ли, весь вечер корпела, cтаралась…
– Сейчас продегустируем.
– Один момент. Секунду терпения.
Я сняла с полки красивый ажурный подсвечник с красной свечой и поставила посередине стола. Зажгла свечку.
– Вот теперь – порядок. Романтика.
Обстановка действительно стала очень уютной, такой, как я любила. В комнате царил полумрак, на стенах горели голубые и зеленые светильники, на столе плясал язычок пламени красной свечи. Но главное – напротив меня сидел любимый мужчина и смотрел на меня с улыбкой, затаившейся в уголках губ. У Стаса всегда был такой вид, словно он готов улыбнуться.
Я почувствовала, что у меня перехватывает дыхание. Так было всегда, когда я видела его – мягкие волнистые светлые волосы, голубые глаза, смешливую задорную улыбку. В Стасе до сих пор сохранилось что-то веселое, юношеское. Хотя ему было двадцать семь лет, выглядел он моложе, как студент, только что закончивший вуз. И он был моим сотрудником. А я его начальницей.
– Ну, что молчишь?
– Задумалась…
– Ни о чем.
Я хотела сказать: о нас, о нашем будущем, о том, что больше не могу тебя ни с кем делить. Но знала, что делать этого нельзя, если я хочу сохранить Стаса.
Такие разговоры он не любил и решительно пресекал.
– О нашем отдыхе.
– Хорошая мысль.
– Ты тоже об этом думаешь?
По лицу Стаса промелькнула легкая тень растерянности. Он мог больше ничего и не говорить; в отличие от меня, на эту тему он не думал по одной-единственной причине: я не занимала такое важное место в его жизни, какое он в моей. Я понимала это умом, но сердцем бунтовала, не хотела смириться с очевидностью.
– Конечно.
– И что ты об этом думаешь? – поддразнила его я.
– О том, как мы с тобой будем загорать на пляже и ничего не делать.
– А еще пить коктейли, ходить на танцы, а вечерами лежать в постели и любить друг друга.
Я смотрела на Стаса в упор. Он улыбнулся.
– Перспективы потрясающие. Но сейчас я голоден как волк. А голодный мужчина не способен думать о двух вещах одновременно.
– Вот всегда так. Нет в тебе ни грамма романтики! – замахнулась я на него рукой.
– Ой-ой. Извиняюсь за прозаичность. А мое любимое вино есть?
– Какая же я растяпа. Конечно, есть…
Я достала из шкафа любимое испанское вино Стаса: с орехово-фруктовым вкусом и легкой горчинкой.
Достала два бокала.
– Я сам разолью.
Стас взял бутылку из моих рук. При этом мои горячие пальцы встретились с его – мягко-прохладными.
– Какая ты горячая.
– Да. Согрелась. В квартире тепло. – Я приложила ладони к щекам. Они горели.
Но дело было не в квартире, а в Стасе. Его присутствие действовало на меня как удар током. Я теряла над собой контроль, мысли путались, и сладкая, нежная истома разливалась в груди. Мне