говорят член ЦК и первый секретарь обкома, к этому серьезно относиться или нет? А ведь сила России и СССР, по моему глубокому убеждению (и теория Гумилёва это утверждает), как раз в умении вовлекать в свою орбиту соседствующие народы! Начнем заборы ставить, определять, кто тут «истинно русский», а кто инородец – так сначала внешние слои отпадут, затем и дальше, до размеров Московского княжества сократимся?! Так что идея была предельно опасная – причем ясно было, что те, кто о ней говорил, заботились прежде всего о своей иерархии, как сволочь Ельцин через сорок лет! А так как переубеждать подобную публику бесполезно – следовало внушить ей страх, чтоб навек запомнили: даже взгляд в эту сторону – смерть, без вариантов! И приходилось мне (снова фраза религиозная) «отделять овец от козлищ», и протоколы допросов читать, и на самих допросах присутствовать, и вопросы фигурантам задавать – а итогом отметки в списке: те, кто в эту идею всерьез поверил, жить не должны. Даже если прочая их вина не слишком велика. Решала судьбу нелюдей, идейные потомки которых там развалили великую страну – совершенно без колебаний совести. Тем более что мое «особое мнение» не окончательное, – как еще суд решит. Ну и не всем отягощение – кому-то приписала, что целесообразно предоставить искупить. Ну и еще на мне было все касаемо культурной политики, – но о том дальше расскажу.
В Ленинграде я видела следы войны – пустыри на месте разбомбленных домов. Где-то уже шла стройка, где-то зеленел сквер, – а где-то мальчишки играли в футбол, обозначив ворота кирпичами. А город выглядел ухоженным и чистым, за Московским райсоветом и заводом «Электросила» уже был разбит Парк Победы, и ударными темпами строилось метро (линии и станции примерно совпадали с существующими в иной истории, насколько я помню рассказы моего Адмирала, родившегося в Ленинграде в 1970 году). Он уже был здесь в сорок восьмом, когда на Балтийском заводе готовились «Ленин» закладывать – один ездил, без меня, я тогда Илюшу рожала. А Владику, первенцу моему, сейчас уже шестой годик, через год в школу – весь в отца, крепенький, волосы черные, глаза синие и характер упрямый! И еще хорошо, что ясли и детский сад находятся на первом этаже нашего же огромного дома на Ленинградском шоссе, и воспитательницы могут, если попросить, ребенка после смены домой доставить и сдать на руки домработнице тете Паше или моей прежней «компаньонке» Марье Степановне, которая меня выручала, по просьбе Пономаренко, и сейчас еще приходит, и даже у нас остается, когда надо с детьми побыть. Когда мне приходится уезжать – на Севмаш, где «Воронеж» стоит, мы с Михаилом Петровичем дважды летали, и в хозяйство Курчатова. Которое теперь не один Второй Арсенал на Севере, разросся советский Атоммаш, включает в себя теперь множество объектов, и производств, и НИИ, и полигонов – на Урале, в Поволжье, в казахских степях, и в Ленинграде, где будут изготавливать машины для ледоколов и атомарин. Адмирал мой в Москве окончательно лишь с лета сорок сорок седьмого, но в командировки летает и ездит… а я вот с ним