ты не прав, – возражает Лазарева. – Талантливых людей великое множество. Отправляться в институт без соответствующей подготовки неразумно. Если, конечно, нет человека, готового замолвить за вас словечко.
– Я согласна с вами, Вероника Аркадьевна.
– Мне кажется вы обе преувеличиваете.
– Нет, Дим, так и есть, – Агата мельком взглядывает на Сергея Афанасьевича. Тот по прежнему игнорирует происходящее, только ест и пьет. – Сейчас определяющий фактор для поступления не талант студента, а его связи.
– Ну, не только сейчас, – Лазарева прищуривает черные глаза. – Заискивание преподавателей перед влиятельными людьми старо как мир. А кто ваши мама и папа, позвольте спросить?
Агата находит вопрос двусмысленным:
– Мама – учительница, папа —военный инженер.
– Надо же, – протягивает Лазарева. – Инженер. Учитель. А вас увлекла живопись?
– Да, действительно, родители далеки от искусства и не имеют прямого отношения к моему выбору. Но мне повезло встретить талантливого преподавателя, благодаря которому и появилось твердое намерение заниматься живописью.
– О ком вы говорите, детка?
– Об Андрее Борисовиче Вильчуке.
– Который повесился?!
Агата и Дима переглядываются. Сергей Афанасьевич продолжает орудовать ножом и вилкой, будто все сказанное ни в коей мере его не касается.
– Димуля, ты вроде говорил, что картины Вильчука поднялись в цене после громких заголовков в прессе? – вкрадчиво спрашивает Лазарева.
– Есть такое, – кивает Дима. – Цены на его картины выросли в несколько раз после того… что случилось. Странные люди.
– Какая жуть. Покончить с собой, практически на глазах у всей школы. Может, он это сделал специально ради славы?
– Мам, если можно, сменим тему, – мягко просит Дима. – Агата очень переживает из-за случившегося.
– Хорошо-хорошо. Светлая память вашему преподавателю. Знаете, детка, я всегда уважала преподавателей, поддерживающих инициативу творческих детей. И, признаться, ничуть не удивлена, что вы и Вильчук, как бы это сказать, нашли общий язык. Я немного его знала. Он производил впечатление довольно эксцентричного человека.
– Что вы имеете ввиду? – Агата чувствует как дрогнули пальцы на бокале.
– Вы не обидитесь, если я скажу, что нахожу вас довольно необычной, странной что-ли. Я это без всякой задней мысли.
– Я понимаю.
– Для творческой личности, это даже хорошо, – Лазарева невинно улыбается. – Видимо, вы были необычным ребенком?
– Агата была необыкновенным ребенком, – поправляет Дима и подмигивает ей, – и работы ее такие же. Знаете, – он поочередно смотрит на родителей, – просто уникальная реалистическая техника письма! Агата писала мой портрет и…
– Мы даже не ставим это под сомнение, – Лазарева сверкает глазами в сторону Агаты, – и, все – таки, быть художником в современном мире…