с каждым сном все короче,
Все прямее оставшийся путь.
Только не торопи меня, Отче,
Дай отравленный воздух глотнуть,
Дай поежиться – холодно, братцы! —
Проходя по дрожащим мостам,
Дай мне досыта нацеловаться
С сыновьями Адама – а там —
Как листва в ноябре, отпылаю,
Упаду, как неслышное «ах!»,
Только имя Твое сохраняя
На рассыпавшихся губах.
«Ноябрь – как страстная суббота…»
Ноябрь – как страстная суббота:
Спаситель спускается в ад,
Деревья – обритою ротой
Стоят и молчат.
Просеивается сквозь сито
Ветвей умирающий свет,
Все золото сорвано, смыто,
Лишь тридцать монет
Дрожат на остывшей осине,
На дне оглушенных сердец.
Так сыро – как будто о Сыне
Не помнит Отец.
Мерцающий слиток вокзала,
Рекламы пустое чело
Над лужами. – Что ты сказала?
– Да нет, ничего.
И поезд товарный облезлый
(На краску, наверно, лимит)
Вползает – как будто от бездны
Ключами гремит.
Как будто не щебень с соляркой,
А наши грехи он везет,
Стеная, – как будто бы ярко
Не весь горизонт
Займется с востока на запад,
Как будто Спаситель сейчас
В одеждах из снега внезапно
Не встанет средь нас.
«Человек, который дышит рядом…»
Человек, который дышит рядом,
Дан тебе до утренней поры:
Он растает в воздухе, разъятом
На пролеты лестницы, дворы,
Мокрый снег над вывеской погасшей,
Он исчезнет в шорохе шагов
У метро, во тьме, в перловой каше
Сонных лиц, беретов и платков,
Растворится, потеряв приметы,
Сохраняя в ледяной крупе,
Как в окошке, слабый сгусток света,
Видный только Богу и тебе.
«Невысок мой бревенчатый терем…»
Невысок мой бревенчатый терем,
Недалек помутившийся ум.
Не пойму, почему ты растерян,
И откуда в ушах этот шум.
Ты куда это сыр и печенье —
На Маланьину свадьбу принес?
А глоток коньяка от смущенья
Не поможет, и сердце, как пес
У соседки по свежей пороше
Крупно скачет, звеня, на цепи.
Счастье – тоже тяжелая ноша.
С непривычки особенно. Спи.
«Так холодно – кажется, Малер…»
Так холодно – кажется, Малер
Гудит в позвоночнике. Соль
На ветках. Желтеет брандмауэр,
И тополь острижен под ноль.
И облако цвета шинели,
Повисшее на золотом
Гвозде, над мостом, – неужели
Сорвется? Не будем о том,
Что чудится вдруг в этой черной,
Бурливой, блудливой