«От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017). Андрей Углицких

тот, дебютный, назывался «Понимание». Отчетливо помню, с каким волнением я впервые взял в его руки, как открыл для себя эту поэтическую книжку! Боже мой, да ведь это же была первая книга поэта, которого я знал лично! Не небожителя какого – нибудь, витающего где – то там, в своих недосягаемых для простых смертных, эмпиреях, нет, а именно земного человека, в буквальном смысле моего соседа, жителя моего города, с которым можно при желании встретиться, поговорить, почитать стихи, услышать оценку своих собственных сочинений!

      Оценивая «Понимание» с позиций сегодняшнего дня не могу не упомянуть о том, что оно было относительно небольшой по формату, но безусловно крепкой и безусловно поэтической книгой, со взвешенным, точным предисловием Олега Поскребышева.

      Помимо множества иных смыслов, у этого примечательного во многих отношениях издания был и еще один. Подспудный, но не менее важный. Он заключался в том, что самим фактом своего бытия, существования «Понимание» уже наделяло автора своего статусом формального поэтического лидера, автоматически делало Захарова ведущим поэтом Глазова. Воленс – неволенс, как говорится. А роль эта (никем тогда не оспариваемая) в свою очередь, налагала на героя нашего определенные обязательства. «Назвался груздем – полезай в корзину!»

      О чем я?

      Да о том, что, естественно, к Захарову потянулись за советом, конечно же, понесли подборки стихов, как говорится, и стар и млад (и я, в том числе). Если уж не как к учителю, то уж во всяком случае, как к наиболее квалифицированному, опытному старшему товарищу, наставнику по поэтическому цеху. Да, именно с выходом «Понимания» захаровское слово в литературных кругах стало наособицу весомым, авторитетным.

      А вот дальше произошло нечто совсем уже неожиданное. Захаров, если к нему обращались за помощью, вроде бы, не отказывал, когда обращались – контактировал, если очень настаивали – участвовал, если просили – давал оценки, но по большому счету от ролей лидера, вожака, мэтра как – то незаметно, но твердо отказался, устранился. Тихо – тихо, почти незаметно, но ушел в тень. Сейчас я понимаю, что делал это он осознанно.

      Кто – то возможно, сочтет это проявлениями эгоизма, едва ли не высокомерия, почти что зазнайства… Чушь это. Считаю эту захаровскую манеру – ни в коем случае не тянуть на себя «командирское» одеяло – замечательной, по сути своей. Равно, как и то, что Захаров никогда на моей памяти не вел себя, как предтеча, никогда не тщился быть «вершителем судеб человеческих». Что в нем не было ни грана богемности. Думаю, что связано это было скорее всего с особенностями, в высшей степени скромной, чрезвычайно деликатной натуры.